Душа моя - элизиум теней

Вейтбрехт Евгения Алексеевна

Заведующий внешкольным подотделом Губоно тов. Лисовский с улыбкой приносил мне ее

доносы. Он явно хотел показать мне, что совершенно с ними не считается.

Но недаром говорят французы: «Calomniez, calomniez tougours, quelque chose en restera»

(клевещите, клевещите побольше, какой-то след останется).

Теккерей в романе «Виргинцы» пишет: «Разве стоило бы жить, если бы каждому

человеку приходилось

опровергать распространяемые на его счет клеветы?» .

Между прочим, через год эта Мишурина в период моей работы в Педвузе имени Герцена

приходила просить моей помощи. Она хотела учиться в институте, ее документы были

потеряны. Мне всегда казалось, что ее умственные способности были не в полном

порядке. Глаза ее смотрели в разные стороны, лицо было перекошено.

Возможно, что ее доносы были использованы Гродницким в нужную минуту. План

удаления меня из комиссии ему удалось выполнить, поскольку на мое место он предложил

свою приятельницу, старую коммунистку, хорошего работника. Она вполне заменила меня

в хорошо налаженной работе. Пришлось на собственном опыте убедиться в том, как

ошибочна наша вера в свою незаменимость, и как легко жизнь шутя разрушает эту веру.

Но все это ненадолго. Не прошло и года, как должен был уйти и сам Гродницкий, а с ним и

вся наша комиссия. Работа была децентрализована и перешла в районы.

Что касается моей личной жизни за этот период, то первые два-три года я была так вся

отдана работе и наполнена ею, что, казалось, с этой стороной жизни покончено навеки. Но

на деле мне суждено было заплатить за несколько коротких моментов, правда, очень

большой и яркой радости, тремя годами страданий. Человек, так скупо отмеривший мне

радость и так щедро страдания, появился на моем горизонте в 1921 году. Все мое

существо инстинктивно отталкивало мысль о возможном сближении уже при появлении

первых симптомов опасности. Общая работа делала наши встречи неизбежными. Я

леденела и вся внутренне сжималась, когда он входил в комнату. Нам предстояла общая

командировка, я добилась того, что он не поехал. Время шло, он вместе с другими

сослуживцами стал бывать у нас. Николай Арнольдович, следя за мной любящим оком

друга, тоже как будто разделял мою тревогу. «Женечка, – как-то сказал он мне, – только не

этот, только не этот». Но разве можно бороться с неизбежным? За три года нашей близости

я во многом разобралась, я поняла, что в союзе мужчины и женщины терпимы и хорошо

исправляются такие недостатки, как несходство характеров, резкость и грубость в порыве

раздражения... При большой взаимной

любви первое стирается, второе прощается, и

последующая реакция часто еще обостряет любовь. Но вот на моем опыте я убедилась, что катастрофичен союз, в котором одна сторона своим поведением и суждениями

смертельно оскорбляет другую, не понимая, в чем дело. Часто задается вопрос: «Да что же

тут оскорбительного? Неужели я не имею права так говорить и так поступать?». Тут

пропасть, и подать руки через нее невозможно. Все это не мешает человеку быть умным, образованным, просто даже эрудитом и культурным с общепринятой точки зрения. И

душевно люди эти совсем не плохие, но какое у них мещанское представление о мужской

порядочности и благородстве. Причина кроется, по всей вероятности, во взгляде на

женщину, которую даже при большом чувстве считают низшим существом. Никогда не

забуду моментов пережитых унижений! Мы идем по улице с низким тротуаром, нас

догоняет знакомый моего спутника, они здороваются. Меня не знакомят. Мы продолжаем

идти втроем. Они идут беседуя и занимая весь тротуар. С трудом поспевая за их крупным

шагом, я, как собачка, бегу рядом по камням.

59

Однажды мы слушали в филармонии симфонию Бетховена. Мой компаньон обладал

необычайной музыкальностью. Он и сам хорошо играл на рояле, и умел наслаждаться

серьезной музыкой. В начале жизни я очень любила легкую музыку и только путем

усиленной работы над своим музыкальным образованием развила в себе способность

воспринимать и в радостном забвении сливаться с чудесными звуками творений Бетховена

и Чайковского. Я отнюдь не преуменьшаю сделанного мною преступления в тот роковой

вечер. Экспансивность была моим недостатком и всю жизнь вредила мне. Имея рядом

такого музыкального соседа, я осмелилась шепотом спросить у него: «Это лейтмотив

симфонии?» Он сердито шикнул на меня, я поняла свою бестактность и почувствовала, что, наверное, никогда больше в жизни не повторю своей ошибки. Но наказание, мною

понесенное, превысило все, что я могла ожидать и, в сущности, было началом конца

наших отношений. Дня через два-три мне позвонили и сказали буквально следующее: «У

меня есть два билета в Филармонию на сегодня, но я хочу, чтобы со мной пошла которая-

нибудь из ваших дочерей. Если они не могут, то пойдете вы – последняя». Комментарии

излишни.

Нужно ли говорить, как часто бывали случаи, вызывающие унизительное чувство

ревности. И как в глухую стену упирались мои попытки доказать невозможность таких