Душа Петербурга
Шрифт:
На Дворцовой площади перед «Царским домом», «как знак побед, как вестник славы», вознесся Александрийский столп.
На Невском, как прибой нестройный, Растет вечерняя толпа. Но неподвижен сон спокойный Александрийского столпа. Гранит суровый, величавый, Обломок довременных скал! …………………………………………………… Несокрушима, недвижима Твоя тяжелая пята.Все течет, все изменяется, но эти творения рук человеческих не тлен, не прах. Они усыновлены вечностью. Создания стали выше своих творцов. Они находятся в общении между собой, зримом только для посвященных. Подобно вершинам Альп: Юнгфрау и Финстерааргорну взирают и они на копошащихся внизу двуногих козявок, быстро сменяющихся однодневок.
Памятники, воскрешая образы прошлого, углубляют перспективу во времени. Другая участница жизни города — река расширяет ее, унося мысли в края далекие. Н. Гумилев описывает «изменчивую Неву», когда она покрыта весенними гостями — льдинами, громоздящимися друг на друга с «шелестом змеиным»:
Река больна, река в бреду. Одни, уверены в победе, В зоологическом саду Довольны белые медведи. И знают, что один обман Их тягостное заточенье: Сам Ледовитый Океан Идет на их освобожденье.Вполне чистый образ города, свободный от всяких идей, настроений, фантазий, передает один О. Мандельштам.
В его чеканных строфах, посвященных Адмиралтейству, мы находим отклик на увлечение архитектурой:
Нам четырех стихий приязненно господство, Но создал пятую свободный человек. Не отрицает ли пространства превосходство Сей целомудренно построенный ковчег? [488]Спокойно торжество человеческого гения. Империалистический облик Петербурга выступает вновь, введенный без пафоса, но со спокойным приятием.
И вот разорваны трех измерений узы, И открываются всемирные моря. [489]488
«Камень»: «Адмиралтейство». (Примеч. авт.)
489
Из стих. О. Э. Мандельштама «Адмиралтейство» (1913), вошедшего в его сборник «Камень» (Пг., 1916). (комм. сост.)
В «Петербургских строфах» развитие этой темы.
А над Невой — посольства полумира, Адмиралтейство, солнце, тишина! И государства жесткая порфира, Как власяница грубая, бедна.Тишина, солнце и порфира государства, грубая и бедная, казались крепкой.
Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия. [490]Но вся Россия зашаталась.
Чем горделивее поднимал свою голову Петербург, тем сильнее подмечали зоркие взоры все его несоответствие с Северной Пальмирой XVIII века, вышедшей из рук Петра.
490
Из «Вступления» к «Медному всаднику». (комм. сост.)
Однако перед войной был момент, когда спокойная уверенность за будущее города Петрова вновь посетила часть общества. Казалось, перед победоносной Северной Пальмирой склонится древняя Византия, заповедный Царьград. Можно было ожидать, что империалистический город утратит свои трагические черты.
Ряд поэтов, увлеченных вновь открывшимся величием Петербурга, запечатлели в своем творчестве этот момент.
Перед войной был час затишья. Так бывает осенью. Солнце сияет светло. Все озарено ясно, четко, подробно. И тишина, глубокая
В час предгрозовой тишины явился поэт, который ласково заглянул в лик обреченного на гибель города и с нежностью описал его, сделав участником своей жизни. Этот поэт — Анна Ахматова.
У Анны Ахматовой Петербург, как и у Блока, выступает в глубине поэтического образа, чаще всего как проникновенный свидетель поэм любви. Петербург — как фон, на котором скользят тени любящих, сообщающий строгость всей картине своим спокойным ритмом.
О, это был прохладный день В чудесном городе Петровом. Лежал закат костром багровым, И медленно густела тень. [491]491
«Белая стая»: «О, это был прохладный день». (Примеч. авт.)
Тихо гаснущий костер северного вечера в чудесном городе Петровом после прохладного дня — какой значительный подход к поэме любви!
Личное переживание сочетается с определенными местами города. В его домах, в его садах запечатлевается прошлое, ценное не для общества, но для отдельного человека.
Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда. [492]Образ Анны Ахматовой носит гораздо более конкретный характер, чем образ Блока. Она любит обозначать место действия. Отдельные уголки Петербурга постоянно упоминаются в ее стихах.
492
«Четки»: «Стихи о Петербурге» II. (Примеч. авт.)
Каким близким стал город, как сроднилась с ним душа! — и лик холодного Петербурга озарила улыбка. А давно ли о нем говорил чуткий и зоркий поэт: «Ни миражей, ни грез, ни улыбки!» [494] Петербург становится ковчегом нашего личного былого. Вспомним Подростка, который имел здесь «счастливые места», которые он любил посещать, чтобы «погрустить и припомнить». [495] Анна Ахматова превращает Петербург в какой-то «заповедный город».
493
Ibid. (Примеч. авт.)
Цитаты из стих. А. А. Ахматовой «Сердце бьется ровно, мерно…» (1913), вошедшего в цикл «Стихи о Петербурге» сборника «Четки» (Спб., 1914). (комм. сост.)
494
Цитата из стих. И. Ф. Анненского «Петербург». (комм. сост.)
495
Из романа Достоевского «Подросток» (ПСС. Т. 13. С. 115). (комм. сост.)
496
Из стих. Ахматовой «Долго шел через поля и села…» (1915). (комм. сост.)