Душа Петербурга
Шрифт:
Так немецкие романтики чаяли в Риме встречу со своей суженой, от века предназначенной. В вечном городе нет места случаю, все приобретает сокровенный смысл, всюду чудится присутствие чего-то великого. Только взор Ахматовой свободен от романтической дымки. Она любит не из прекрасного далека. Ее слова строги и просты. Она любит, но взор ее ясен. Петербург стал неотъемлемой частью ее души.
Был блаженной моей колыбелью Темный город у грозной реки И торжественной брачной постелью, Над которой держали венки Молодые твои серафимы, Город, горькой любовью любимый. Солеею молений моих Был ты, строгий, спокойный, туманный. Там впервые предстал мне жених, Указавши мой путь осиянный, И497
Полный текст стих. Ахматовой «Был блаженной моей колыбелью…» (1914). (комм. сост.)
Петербург утратил все свои отталкивающие, скучные и больные свойства, не ощущает Ахматова в нем и грозной сути, столь терзавшей Достоевского и многих других. И если мы встречаемся с образом заповедного города, с рядом нежных религиозных мотивов, мы не должны искать в них каких-либо неразгаданных символов. Все это лишь глубоко личные переживания, создающие хотя и интимные, но вполне точные и конкретные образы. Несмотря на нечто общее с А. Блоком в своем подходе к Петербургу, Анна Ахматова ни в коем случае не может быть отнесена к той же традиции. Никакой философии Петербурга она не знает. Она глубоко срослась со своим городом, ввела его в свой мир, наполнилась его образами и так четко ощутила индивидуальность Петербурга, что нашла для него слова, лучше которых трудно найти во всей о нем богатой литературе.
В превосходном сопоставлении жизни провинции и Петербурга Анна Ахматова очерчивает образ северной столицы.
Ведь где-то есть простая жизнь и свет, Прозрачный, теплый и веселый… Там с девушкой через забор сосед Под вечер говорит, и слышат только пчелы Нежнейшую из всех бесед. А мы живем торжественно и трудно И чтим обряды наших горьких встреч, Когда с налету ветер безрассудный Чуть начатую обрывает речь, Но ни на что не променяем пышный Гранитный город славы и беды, Широких рек сияющие льды, Бессолнечные, мрачные сады И голос Музы, еле слышный. [498]498
Написано в 1915 г. (Примеч. авт.)
Полный текст стих. Ахматовой «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…» (1915), вошедшего в ее сборник «Белая стая» (Пг., 1917). (комм. сост.)
Здесь восстановлена ясная пушкинская традиция. Но сколько должны были пережить и русское общество и сам Петербург, чтобы вновь могли сложиться такие слова: пышный, гранитный город славы и беды! Вот поэтический образ, передающий облик города трагического империализма.
Изредка А. Ахматова отрешается от столь свойственного ей чисто личного подхода к Петербургу, и она создает образы вполне объективные.
Вновь Исакий в облаченье Из литого серебра. Стынет в грозном нетерпенье Конь Великого Петра. Ветер душный и суровый С черных труб сметает гарь… Ах! своей столицей новой Недоволен государь. [499]499
Ахматова. Четки. (Примеч. авт.)
Полный текст стих. Ахматовой «Вновь Исакий в облаченье…» (1913) из цикла «Стихи о Петербурге», вошедшего в ее сборник «Четки» (Спб., 1914). (комм. сост.)
Но этот ветер душный и суровый веет не в одном Петербурге. Ветер, ветер на всем белом свете! [500] То, чего боялись одни и что страстно ожидали другие, приближалось: час суда и кары над империализмом России. Мирные картины не обманут вещую лиру.
Как ты можешь смотреть на Неву, Как ты можешь всходить на мосты?.. …………………………………………………… Черных ангелов крылья остры, Скоро будет последний суд, И малиновые костры, Словно розы, в саду растут. [501]500
Парафраз
501
Ахматова. Белая стая. (Примеч. авт.)
Из стих. Ахматовой «Как ты можешь смотреть на Неву…» (1914), вошедшего в ее сборник «Белая стая». (комм. сост.)
Приблизился Dies irae. [502]
Последняя зима перед войной, когда так ярко было суждено проявиться городу «славы и беды», последняя зима, что вспоминается с «тоской предельной», как песня или горе, у Ахматовой сравнивается с образами Петербурга.
Белее сводов Смольного собора, Таинственней, чем пышный Летний сад, Она была. Не знали мы, что скоро В тоске предельной поглядим назад. [503]502
День гнева (страшного суда) (лат.).
503
Цитаты и четверостишие из стих. Ахматовой «Тот голос, с тишиной великой споря…» (январь 1917), вошедшего в ее сборник «Белая стая». (комм. сост.)
Незадолго до мировой катастрофы создалось в некоторых слоях общества, наиболее остро переживающих, хотя бы и подсознательно, приближение мировой бури, особое мироощущение. Н. Бердяев дает превосходное определение этому состоянию:
«Пропала радость воплощенной, солнечной жизни. Зимний космический ветер сорвал покров за покровом, опали все цветы, все листья, содрана кожа вещей, спали все одеяния, вся плоть, явленная в образах нетленной красоты, распалась».
Это душевное состояние отразилось в искусстве.
«В вихревом нарастании словосочетаний и созвучий дается нарастание жизненной и космической напряженности, влекущей к катастрофе» (ibid.). [504]
Это настроение породило уродливое явление, присвоившее себе название «футуризм».
Самый интересный его представитель — Владимир Маяковский часто затрагивает тему большого города вообще и Петербурга в частности. Таково требование их катехизиса: вместо «романтической» природы прославлять громкими криками город. Но прославление не удается. «По мостовой души изъезженной» [505] В. Маяковского проходят лишь тени какого-то кошмарного чудовища, в котором изредка можно признать Петербург.
504
Цитаты из трактата Н. А. Бердяева «Кризис искусства» (М., 1918. С. 7, 17–18). (комм. сост.)
505
Цитата из стих. Маяковского «Я» (1913). (комм. сост.)
На основании подобных отрывков трудно создать образ Петербурга. Здесь мы встречаем туманы, без которых редко обходится описание северной столицы. И ничего более, что могло бы наметить особенности Петербурга. Встречается и у поэта-футуриста тема Медного Всадника, затронутая в «Последней Петербургской сказке».
Петр Великий, его конь и змея, снятые завистью с гранита, попадают в «Асторию», где заказывают себе гренадин. Все обошлось бы благополучно, однако в коне «заговорила привычка древняя»: он съел пачку соломинок. Происходит скандал. Трое возвращаются на свою скалу.