Душа убийцы (сборник)
Шрифт:
С неожиданной ловкостью Сашенька кинулась к постели больного. Как ни прятался, как ни барахтался Иван Петрович, упрямая аспирантка его выскребла, завернула в одеяло, как в кокон, и легко подняла, шепнув чуть погромче, чем если бы намеревалась поберечь свои слова в тайне:
— Милый Иван Петрович, я сохраню вас для священной пауки!
— Продукты хранят в холодильнике! — пошутила (явно некстати) Екатерина Перфильевнна.
Ах, как некстати она пошутила!
— Видите ли, Екатерина Перфильевна, — заметил
— Людям! — эхом откликнулась довольная, незапыхавшаяся аспирантка, и Иван Петрович поддакнyть не замедлил. (Однако все же сделал такое движение, чтобы из кокона выскользнуть.) Но Сашенька была начеку: — В холодильнике, говорите? — кидала гневные фразы, одновременно закручивая одеяло потуже. — Главная прелесть бульона, говорите, в прозрачности?
— Да уж, пожалуйста, — внезапно тишайше ответила Екатерина Перфильевна, — Иван Петрович терпеть не может непрозрачнных бульонов!
Иван Петрович, несколько озадаченный новым своим чрезмерно возвышенным положением, опять услыхал звон в голове, однако же возразил:
—Зачем преувеличивать, Екатерина Перфильевна? Адекватнее выразиться: предпочитает прозрачное непрозрачному! — но вспомнил о легких: — Осторожнее, Сашенька! — и вновь сделал движение как бы уныривающее. Сашенька его придержала.
— Иван Петрович подвержен сенной лихорадке, — осторожнно заметила Екатерина Перфильевна.
— Не сенной лихорадке, а аллергии, и не столько подвержсн, сколько — случается! — уточнил грамотный доктор и попытался несколько уменьшить сжимающее действие одеяла.
— Не сенной лихорадке, а аллергии! — вскричала довольная Сашенька, покрепче обнимая одеяло одним из удавов. — При затемнении первое дело — вентиляция легких! — другим же выдавливая настежь створку окна.
Иван Петрович тонко чихнуп.
— И не забудьте про морскую капусту! У Ивана Петровича часты блокировки кишечника! — ледяным тоном напомнила Екатерина Перфильевна, наблюдая искажение личика пережимаемого удавом супруга.
— Ха, блокировка! Литровая клизма — и никаких блокировок!
— Ради бога, Александра Сергеевна! — раздался полузадушенный голос! — Я — принципиальный противник насилия над кишечником!
— Иван Петрович — принципиальный противник насилия над кишечником! — повторила хозяйка, и Сашенька вздрогнула.
— Александра Сергеевна, мне трудно дышать!
— Александра Сергеевна, ему трудно дышать! — подтвердила тощая дама с неким особенным ударением.
— Александра Сергеевна, у меня звон в голове!
— Александра Сергеевна, у него звон в голове!
— Черт побери, да отпустите меня!
— Черт побери, да отпустите его!
Сашенька вздрогнула. Застигнутая этой спевкой врасплох, с ненавистью осмотрела хозяйку. Та была до жути надменна.
—
— Воздуху! — сказала Екатерина Перфильевна.
Потрясенная Сашенька перевела взгляд на научного руководителя. Лицо его показалось ей странным: зубы оскалены, язык вылез наружу… Да он строит ей рожи!
— Ах, вы насмешничать! — и со всей силой она запустила Ивана Петровича в Екатерину Перфильевну.
Как ни мала была та, но дать слабину в такой ситуации было нельзя. Ловко подхватив изменника-мужа, опалила огнем голубых глазенап:
— Ловите обратно! — и отфутболила Ивана Петровича прочь.
Надо признать, что если в первом полете Иван Петрович держался не очень воспитанно: сучил ножками и пытался хвататься руками, то при втором запуске распорядился собой более умно: расслабился, чтобы быть тяжелей.
Сашенька едва поймала его, уже у самого пола. И это еще более раззадорило. Перехватив учителя за ноги, завращала его над серой, будто легкоатлетический молот. Могучая в гневе своем и прекрасная.
— Катюша-а! — послышался писк. Услышав этот страстный призыв, Екатерина Перфильевна мигом простила все сразу и навсегда. Облизнув губы, как кот из сна Ивана Петровича, метнулась к супругу, направленному точно в окно.
Звон стекла. Женский визг. Мужской отчаянный вопль.
В самый последний момент Екатеригна Перфильевна успела выдернуть рвана Петровича. Коня на скаку остановит!
Перевела дух и пошла прямо па Сашеньку, выставив драгоценную ношу. И Сашенька сплоховала: посторонилась. И обернулась взглянуть. Иван Петрович гримасничал, пытаясь придать лицу достойное выражение.
— Спокойной ночи! — сказала Екатерина Перфильевна.
— Ну нет! — отрезала Сашенька, ощутив вдруг прилив необыкновенной, внезапной энергии. — Обкормили бульонами? Клизмами запyгали? Смерти желаете?
Стон изошел из постели больного.
— Однако! — вскричала Екатерина Перфильевна. — Или мы — неинтеллигентные люди?
Сашенька грозно шла на нее. Екатерина Перфильевна сделала выпад вперед, как если бы в обеих руках ее были кинжалы. Сашенька отшатнулась. Но Екатерина Перфильевна вдруг развернулась и дала деру из комнаты.
— Что со мной, Катя? — надрывался покинутый. Взбешенная Сашенька поняла: пробил час. хозяйка метнулась к двери. Сашенька висела у нее на хвосте. «Так вот оно, как не сдвигать точку срыва по-вашемy?» — прошипела она и схватила вертихвостку за плечи. Та подалась и сразу обмякла. И тогда, обманутая этой податливостью, Сашенька развернула тощую глазенапу, предусмотрительно распахнув дверь ударом ноги, и слегка подтолкнула.
И… И неожиданно перелетела через спину хозяйки, которая неуловимым движением успела пригнуться и, как заправский самбист, захватив длинную руку, перебросила Сашеньку через себя.