Душехранитель
Шрифт:
«Кавказец» повел себя странно: он с утробным рычанием кинулся на ворота, долго нюхал щели, потом слегка подвыл и улегся невдалеке, не сводя светло-карих глаз с хлева, поскуливая.
Асланбек усмехнулся: Эпцар сегодня весь день не в себе. С утра выл, теперь вот снова воет. Старый дедушка Махмуд говорил, что собаки воют — беду чуют. А Эпцар — глупый пес. Он может и просто так выть или ямы в огороде копать. Совсем никчемная собака. Разве только свирепая, все одного ее вида боятся…
Хусейн и староста Удугов вошли в дом последнего — низенькое саманное здание с небольшими окошками и очень простым интерьером.
— Рустам, — представился хозяин.
— Хусейн Терлоев.
— Терлоевы? Хороший тейп [61] … Озда тейп — озда стаг [62] , — кивнул Удугов. — Ты кем Маге и Ахмеду доводишься?
— Дядьки они мои. Двоюродные.
Одноногий почтительно закивал:
— Мой дом — твой дом, Хусейн. Давай, отдохни с дороги.
Хусейн отведал угощений старосты, и лишь потом хозяин спросил:
— Как взял русского?
— В горах прятался. Скорее всего, сбежал у кого-то в Сержене и заблудился в лесу.
61
Тейп — род.
62
Озда тейп — озда стаг — благородный род — благородный мужчина.
— Э, э… — с сомнением покряхтел Удугов, поглаживая седоватую бороду и почесывая лысину под маленькой черной шапочкой. — Здоровый русский. Крепкий. Не похож на лаи…
— Не успел расспросить, добрый хозяин. Сопротивлялся он, биться пришлось. А там их блокпост рядом, обходить далеко надо, снайперы… Через перевал перешли — и тут парень вашей деревни, Аслан, навстречу. Так и привел нас в аул.
— А сам куда путь держишь?
— В сторону Аргунского.
— Тц! Далеко тебе… Дождей много было нынче, идти трудно сейчас.
— Надо, отец. Ждут меня там.
Рустам Удугов постучал своим костылем по циновке:
— Сомнение у меня, Хусейн. Как бы не с блокпоста русский тот…
— Так что, если даже и с поста? В ауле руки лишние не помешают. Приглядывайте за ним получше, а то совсем у вас мальчишки в сторожах сидят, как я погляжу…
— А кого поставить? Все старшие в Грозном да в Аргуне. Сам видишь: в ауле только старики, калеки вроде меня, женщины, дети да йурс’к лаи… Кому еще поручить?
Хусейн понимающе кивнул, но своих мыслей вслух говорить не стал.
— Надо мне будет русского поспрашивать, — сказал он, подумав. — Отдохну — и пойду, поговорю… Может, и знает чего… А что, наши давно здесь не проходили, отец?
— Да как не проходили? Вчера вот только останавливалось шестеро. Двоих раненых оставить хотели, потом передумали. Тоже в сторону ущелья направились…
— Раненых оставить хотели, говоришь? Как звали тех ребят?
— Не знаю, Хусейн.
— Да вот думаю: не от них ли я отстал? Тут бой был неподалеку. Ваху, Абу и Беслана зацепило… Как хоть выглядели те парни?
Удугов коротко описал вчерашних гостей. Хусейн кивнул:
— Ну! Они и есть! Прорвались, значит… Хорошие парни, смелые. Спасибо, что приютил их, отец.
Староста поглядывал на молодца. Смелый парень, сильный парень, да уж
— Спать ложись, Хусейн, — решил Удугов.
Пусть делают что хотят. Не его это дело. Староста уж давно от войны отвернулся — как ногу потерял. Сами разберутся.
Терлоев поблагодарил и поднялся.
Асланбек позевывал. Вот уж темнеет. Сейчас Ваха придет сменить его на ночь: Вахина очередь нынче дозор нести. Надо русских лаи на место отправить. Дед Махмуд им похлебку скоро принесет. Нравится старику, что ли, с этими грязными свиньями водиться? Не понимал Аслан аксакала…
Он заглянул в хлев. Русский сидел, охватив себя руками и опираясь спиной о деревянную подпорку для крыши. Дремал, кажется. Даже не пошевелился.
Асланбек ушел. Часть русских работала на строительстве дома для Мечиговых, за ними смотрел Ильяс. Вот Ильяс — совсем мальчишка, четырнадцать всего. Ему даже винтовку не доверили, с кинжалом ходил. Зато кинжал хорошо бросал, лучше всех в ауле. Его больше боялись, чем Аслана с винтовкой. И Ваху боялись, ровесника Асланбека. Бешеный он. Все норовит с пришлыми в отряд сбежать и подражает им каждый раз, когда они являются. Однажды русского лаи застрелил. Случайно. Хотел мужчинам показать, как метко стреляет, вытащил одного из работников. На макушку ему поставил пустую консервную банку из-под тушенки, входившей в провиант гостей-воинов. Целился долго, но разнес русскому голову. Мужчины похохотали и, конечно, Ваху с собой не взяли. Да и не собирались, как понимал Аслан. Дурак Ваха. Над ним все, кто в аул приходил, всегда смеялись. Асланбек с ним прежде, когда мальчишкой был, часто дрался, потом перестал. Все равно не уймется. Дурак потому что.
А вот и он. Тут как тут. Подошел, руки в карманах, поздоровался, сквозь зубы сплюнул. Асланбек один раз слышал, как боевики, балуясь, обзывали друг друга «гуронами». Что это означало, юноша не знал. Но явно что-то обидное, презрительное. Так вот Ваху с тех пор ему всегда хотелось обозвать точно так же.
— Аминат сказала, ты с большим чужим мужчиной приходил? — проговорил он. — Пленника привели?
— Привели, — отозвался Аслан, отдавая ему оружие.
— Откуда мужчина?
— Не знаю. С ним дядя Рустам говорил.
Ваха издевательски хохотнул. Асланбек понял: поддевает, мол, выгнали тебя, как мальчишку.
— Я спать пошел, — деланно зевнув, сказал он, стараясь не показать гнева.
Ваха же, посмеиваясь, пошел к хлеву.
Лаи лежали на своих подстилках. Новичок озирался. Почти никто не обращал на него внимания. Ваха оценил: сильный лаи. Надо будет его на самую тяжелую работу погнать, много делать сможет первое время.
Они встретились взглядом. Злость вскипела в Вахе: русский его совсем не боялся. Видимо, не знал, с кем имеет дело.