Душехранитель

Гомонов Сергей

— Вот истинные слова! — прозвучал у Танрэй за спиной безучастный металлический голос.

Ормона сегодня превзошла саму себя в красоте. И откровенности. Ее лиловое длинное платье обтягивало соблазнительные, хоть и узкие бедра и представляло собой скорее юбку и две полоски ткани, крест-накрест прикрывавшие высокую литую грудь, неподвластную нападкам времени. Подтянутый загорелый живот был открыт, и в аккуратном пупке сверкал алмазный страз.

— Танрэй не будет против уступить мне своего мужа на один танец?

Ала захлестнула

вьюга яростных мыслей жены, но, по совести говоря, ему с самого начала празднества хотелось пообщаться с Ормоной чуть ближе, чем обычно. И в танце это было вполне достижимо.

Жена Тессетена улыбалась в ожидании. И Танрэй пришлось уступить — именно уступить, как сказала Ормона — своего мужа, дабы не показаться невеждой.

Созидатель Кронрэй словно только того и ждал: подхватил златовласую красавицу и, дохнув ей в лицо винными парами, стал горячо и торопливо рассказывать какую-то историю.

Из дальнего угла бального зала за Алом и Ормоной мрачно наблюдал гвардеец Дрэян.

Сетен, посмеиваясь, взирал на них сверху, с мокрого после дождя ассендо, где стоял в полном одиночестве.

…Плита слегка дрогнула. Если бы не громкая музыка, ее скрип можно было бы даже услышать…

Тут грянул заводной и одновременно чувственный мотив. Танрэй догадалась, что это Ормона приказала оркестрантам сыграть именно его.

И вскоре всем танцующим ничего не осталось, как освободить центральное место в зале, ибо лучше Ала и Ормоны это не мог бы станцевать никто. И если сыгранные Танрэй и кулаптром эротические сцены между Танэ-Ра и Тассатио выглядели как очень красивая стилизация, то здесь все было иначе.

Ормона умышленно изгибалась так, чтобы перевязь на ее груди вздергивалась и слегка обнажала тело. Женщина блестящей змеей обвивалась вокруг Ала, ее черные волосы рассыпались, закрывая их обоих от посторонних глаз и намекая — там, под их шатром, происходит нечто интимное, запретное.

Кронрэй растерянно оглянулся на Танрэй. Та молча смотрела на танцующих. Она понимала, что Ал сейчас поглощен Ормоной и готов на любое безумство.

Дрэян стиснул рукоять своего оружия и добела закусил губу, не замечая этого и вполне готовый вспыхнуть.

Танрэй развернулась и направилась в соседний зал, расположенный под ассендо. Ормона выглянула из-за плеча Ала. Заметив удаляющуюся Танрэй, жена экономиста мимолетно улыбнулась.

Оглядевшись (почти все были там, откуда она сбежала), Танрэй, не разбирая пути, взлетела по ступенькам. И лишь когда натолкнулась на Сетена, замерла…

— Надеюсь, ты не собралась сделать то, о чем я подумал? — спросил экономист, красноречиво заглянув через витые перила ассендо вниз.

Высота была головокружительной.

— Нет… Конечно нет… — пробормотала, опомнившись, Танрэй.

— Ну, бывает, что мы, сестренка, не подумав, делаем ошибки, а потом расхлебываем их всю жизнь… На самом деле, конечно, запутываемся еще больше, но думаем, что расхлебываем…

—

Сетен, прости, но не мог бы ты сейчас оставить меня одну?

— Не-а! — он одним глотком опустошил свой бокал и поставил его на карниз. — Как же многолики вы, женщины! Иногда вы олицетворяете собой мудрость, а в следующее мгновение можете стать глупее новорожденного младенца...

— Вы с Ормоной — одна душа! — в пылу раздражения выкрикнула Танрэй.

— Увы, да. С прискорбием отмечу, что и вы с Алом — тоже… Наверное, потому до сих пор и вместе… Может быть, и ты одаришь меня танцем, Возрожденная?

Он впервые назвал ее так — на старом ори.

— О нет! Только не под эту музыку! — но Танрэй смягчилась: ироничный и резковатый Сетен сегодня был покладист, как никогда. Хотя он видел, он все видел! Или это игра, или ему все равно.

— Мне не все равно, — вслух отвечая на ее мысли, произнес Тессетен. — Но… Да ничего, пустое. А что касается музыки — я напою тебе другой мотив…

Он склонился к ее уху и тихо запел. Танрэй осторожно положила руки ему на плечи, он коснулся ее талии.

Это была песня об Оритане. О прекрасных золотых храмах Рэйодэна, уходящих верхушками под облака, о горах Эйсетти, где персиковый румянец проступал с восходом солнца на округлых стенах домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане, берега которой омывают волны Южного океана…

Танрэй плакала. Она забыла об Але, в ней не было ярости к Ормоне. Исчез и Тессетен. Остался лишь его прекрасный тихий голос — и навсегда потерянный Оритан.

— Видишь, есть много более важных вещей на этом свете, чем измена любимого человека… — сказал он, прижимая голову сникшей от горя Танрэй к своему плечу.

И тут жутким озарением проявилась в ней мысль: много лет назад она выбрала не того. А еще раньше он выбрал не ту. Сетен приоткрылся ей сейчас, и женщина изумилась: как он умел прежде и умеет ныне сдерживать в себе такую бурю?! И совсем другой человек был сейчас перед нею — тот, кем он проступил сквозь ложь своей оболочки во время гнева на гвардейца Саткрона два года назад. Забывшись, тогда Тессетен нечаянно выдал себя. Сейчас, видимо, тоже.

Жуткая маска мизантропа-Сетена съежилась и спала, не в силах больше держаться на его истинном лице.

Танрэй поняла, что не умеют люди любить больше, чем любит он. Она поняла, что не существует в природе столь нежного материала, с коим можно было бы сравнить нежность, питаемую Сетеном к ней. Она поняла, что обо всем этом он может только молчать.

Танрэй провела пальцами по его щеке, ее заалевшие жадными угольками губы уже готовы были получить поцелуй, но Тессетен оборвал наваждение. Перехватив руку Танрэй, на мгновение провел ее ладонью по своему лицу, а затем резко оттолкнул от себя.