Душехранитель
Шрифт:
— Вам известно о покушении на вашего тестя, Александра Павловича Сокольникова?
— Да, уже известно.
— Где вы были третьего октября?
Николай почувствовал себя так, словно его уже в чем-то обвиняют. Умеют же наши следователи воздействовать на сознание граждан! Так и хочется завопить, как Юрий Деточкин: «Какого черта? Я был в командировке!» Но — спокойствие, только спокойствие!
— В Москве, в командировке…
Далее последовало множество соответствующих ситуации вопросов, которые ничего не определяли, не проясняли суть и ни на что не наводили — по крайней мере, растерянного Николая. Он выяснил только одно: тестя убили возле его дома на Депутатской, застрелили в машине, в джипе «Чероки». Сам «Чероки» пропал (был угнан?). Рената к себе домой из офиса не возвращалась. В то же время
— Осмотритесь внимательно, — следовательница потянула носом, будто принюхиваясь. — Если что-то пропало, сообщите.
Эх, не думал Николай, что когда-нибудь побывает здесь еще раз! И уж тем более не ожидал появиться у Ренаты по такому поводу…
Да-а-а… Прежде им с женой было тесновато в этой двухкомнатной «полногабаритке». Был такой грешок. Гроссман хотел завести пса, Рената была против, говоря, что в таком «курятнике» нет места третьему. Теперь же здесь черт ногу сломит, и можно хоть неделю «осматриваться» — вряд ли найдешь что-то важное.
Пахло здесь по-прежнему — теплой, уютной, капризной Ренатой. Николай подавил ностальгический вздох. Чужаки, учинившие вандализм, не смогли изгнать отсюда ее душу…
Молодой человек прошелся по комнатам. Следовательница не отходила ни на шаг. И вообще она дама неприятная, назойливая. Чужая в этом доме. Отмахнуться от нее, не видеть, не думать… Зачем все это? За что?..
Больше всего пострадали книги бывшей жены. Их зачем-то вывалили из шкафа, разворошили, разбросали. «История Древнего Рима», «История Древней Греции», Платон, Карамзин, Фрэйзер, Руссо — все перемешано в сюрреалистическом беспорядке. Гардероб перерыт меньше: многочисленную одежду жены просто выхватывали вместе с «плечиками» и скидывали на диван. Ящики — бельевого шкафа, компьютерного стола, тумбочек — также вывернуты. Николай то и дело наступал на какие-нибудь флаконы, тюбики, коробочки от косметики, рассыпанные по полу. В недалеком прошлом Гроссман был программистом, и потому сразу же обратил внимание: монитор (даже не опрокинутый!) стоял на столе, но системного блока не было. Рената, конечно, «юзер» еще тот, компьютер ломался у нее с частотой раз в месяц. Она вполне могла отдать блок в починку. Но…
— Мне кажется, пропал системный блок. Я не уверен, что это похищение, и все ж…
— Разберемся… — капитан поморщилась, но быстро записала его показание в своих документах. — Что еще?
Других странностей Николай не заметил. Его поблагодарили, но попросили до завершения следствия не покидать город надолго.
День рождения Гроссмана заканчивался в одиночестве. Именинник сидел перед телевизором с банкой пива и разглядывал фотоальбом. Юная Ренка — в белоснежном платье невесты, беззаботная, счастливая, влюбленная — смотрела на него с упрятанных в прозрачные «кармашки» фотографий… Эх, ладонька, что я сделал с тобой в следующие четыре года?.. Вот они позапрошлой весной, на льдинах еще не оттаявшего Обского моря. Вот — в Египте, на фоне статуи Сфинкса. Вот Италия, Рим… Вот Париж, Монмартр, Эйфелева, Сент-Женевьев-де-Буа… Ренатка (и чего ее понесло на кладбище?) — смешная, в шортиках, с девчачьими «хвостиками». Но во взгляде уже и тяжесть, и напряжение, и недоверие. Может, он сейчас все это додумывает по воле разыгравшейся фантазии? Вряд ли. Если бы все было не так — она бы не ушла. При всем своем сумасбродстве Рената была такой терпеливой!
Веки налились неподъемной тяжестью. Что же случилось в этой проклятой жизни? В их с Реной жизни…
…Внезапно помещение заполнилось тревожным нарастающим гулом…
Растворяются тяжелые, окованные золотом двери, пропуская четырех человек в храм Инну, города, впоследствии названного Гелиополем.
— Варо Оритан! — единогласно кричат служители храма, вскидывая руки к звёздному небу. — Вы с нами!
Чуть впереди троих
За женщиной следует высокий статный колдун в серебристом шлеме-хеджете. Движется он плавно, как леопард, шкура которого переброшена через его смуглое плечо. Прекрасные, подведённые сурьмой до самых висков чёрные глаза мужчины излучают надменную властность. Армия великого Та-Кемета, будущего Египта, многое утратила, когда этот человек отринул мысль отправиться по военной стезе, предпочтя карьеру учёного. Но он был вельможей и мог выбирать — стать ему военачальником и вести за собою армии, либо изучить мир и просвещать сородичей, ставших адептами полузабытой религии мифического Оритана.
В тени, под широким капюшоном и длинным черным балахоном, скрывается аколит [5] верховного жреца. Они с молодым человеком, одетым во все белое — как любой священнослужитель низшего сословия, — замыкают процессию. Бритая голова «белого послушника» укрыта повязкой-клафтом, бедра повязаны льняным «передником», а шея и грудь защищена полосатым воротником-ускхом.
В центре помещения за строгими четырёхгранными колоннами, отражая свет факелов, блестит поверхность водоема, где с начала времен возрождалась огненнокрылая Бену [6] , птица бессмертия.
5
Аколит — преданный помощник, правая рука.
6
Бену — название этой птицы более известно нам в греческом переводе: Феникс (ср. Финист у русичей, Фэньхуа у китайцев).
Со стен на вошедших взирает большеокий Немур [7] — телец, что несет на своих рогах своих ныне пустой трон солнечного божества.
Она тоже видит себя со стороны, закованная в камень. И она становится огненновласой жрицей в синей накидке, едва та минует ее барельеф...
Множество жрецов читают заклинания. Реальность дрожит и плавится. Небо, в черноте которого тают капители храмовых колонн, рокочет, сверкают первые молнии. Земля светится: это еще не рожденное Солнце являет себя сквозь толщу воды бассейна и сквозь щели между храмовых плит.
7
Немур (Мневис — греч.) — священный бык Гелиополя, почитался как душа (Ка) и сердце (Ба) бога Солнца Ра.
Захлопываются пятьсот сорок дверей известных колдуну реальностей, отрезая вошедшим пути к отступлению. Отныне выхода не существует, ибо пути судьбы всегда замыкаются в храме Бессмертной Птицы.
Нефернептет — так зовут жрицу (но имя у возрожденной из камня и воплотившейся в жрице совсем иное) — вскидывает руки, вослед за нею это делают все тридцать служителей культа Бену.
— Воспоем рождение Пятого Солнца! — взывает она громким, чистым голосом, и эхо возносится в темноту.
Колонны вздрагивают. Теперь и с невидимого дна слышатся раскаты дальнего грома, а черную бесконечную высь хлещут кнуты молний.
— О, великие боги! Придайте мне сил! — продолжает заклинать жрица, пока смыкаются ряды адептов культа.
Спутники становятся на одно колено вокруг женщины, воздевшей руки в самозабвенной молитве. Каждый из них льет в нее свою силу.
Серебристая струя света, хлынув сверху и пройдя сквозь тело жрицы, устремляется к сердцу Земли. А из чрева планеты в ответ рвется неудержимый пламенный поток, пронзает Нефернептет и уносится в пространство, исполосованное молниями. Жрица кричит, вытянувшись струною лиры, а затем прогибается назад дугою систра. Её страшит гроза, ведь однажды всполох молнии убил ее. Но бояться теперь нельзя!