Душехранитель
Шрифт:
Даже дома, в семье, теперь было не все ладно. Танрэй замкнулась, причем спряталась она только от мужа. Казалось, ее больше радует общение с родителями, с Натом, с кулаптром, с Сетеном и Фирэ, чем с ним, с Алом. Возможно, это было связано с тем, что Ал так и не привязался к своему сыну, готовящемуся появиться на свет через несколько циклов Селенио. Уж слишком много внимания жена уделяла тому, кто барахтался в ее утробе. Ему она пела песенки, рождавшиеся в ее голове. С ним она разговаривала, рассказывала сказки. Алу казалось, что она
Будь Ал слабее, то его тяготило бы разобщение с близкими людьми. Но молодой ученый ушел в работу и старался не думать ни о чем постороннем. Возможно, все выправится само. Иногда лучше не влиять, чтобы не испортить положение вещей окончательно…
Расследование по делу пропадающих в джунглях людей и находимых трупах затягивалось. Гвардия Дрэяна проявляла себя очень нерасторопно, а сам командир оправдывался тем, что у них и без того много забот. Сказывалось и покровительство Ормоны, которой мало кто осмеливался перечить. Она сообщила, что лично займется этим вопросом, однако после ранения мужа ей стало не до курирования сыскных работ. Сетен посмеивался: «А живые кула-орийцы кушать хотят? Что ж, тогда слушайте атме Ормону и делайте так, как говорит она!»
И потому Ал, Солондан и отец Танрэй целыми днями пропадали на своем предприятии, а Кула-Ори пользовался плодами их работы. Но тень от крыльев Страха по-прежнему падала на новый город, и никто не чувствовал себя в безопасности. Боялись не диких зверей, которых развивающееся производство и цивилизаторы отпугнули от этих мест на много тысяч ликов. Боялись друг друга.
— Кто-нибудь есть в этом доме? — приоткрыв двери, Танрэй заглянула в зал.
Дом, где не было ни одного зеркала, безмолвствовал.
— Странно… Зачем тогда свет?..
— О, сестренка! — глухо послышалось откуда-то (женщине почудилось, что из-под земли). — Что за поздние визиты?
— Сетен, ты где?
— Спускайся ко мне! Я в подвале, обойди дом, там, позади, есть вход. Только смотри, лестница крута!
— Что ты там делаешь? — придерживаясь за перила, Танрэй спустилась в подвал, на удивление ярко освещенный и просторный; никогда прежде не доводилось ей бывать здесь.
— Валяю дурака, разумеется!
— Ты невозможен, Сетен! На этой лестнице можно переломать ноги!
— Намекаешь на то, что мне было мало?
Наконец он, слегка прихрамывая, вышел из-за ширмы. В его перемазанных глиной руках висела холстина:
— Послушай, если тебе не трудно, сестричка! —
Танрэй подвязала его взлохмаченные волосы, успев попутно поглядеть по сторонам:
— Я ни разу не была здесь у тебя…
— Здесь никто и никогда не был.
— Даже Ормона?
— Тем более — она. Но ей здесь было бы неинтересно. Ты оставила Натаути наверху?
— Он не захотел спускаться, лег при входе. Откуда ты знаешь, что я пришла не одна?
Сетен не ответил. Он провел ее за ширму, и молодая женщина оторопела.
Верхний зал Сетена был забит довольно уродливыми глиняными фигурками, и Танрэй считала, что экономист балуется, неумело лепя их. Как говорят — «отводит душу».
А здесь…
— О, Природа! — прошептала она.
Веки его наморщились от улыбки.
Полные неизъяснимой красы, взгляду Танрэй предстали небольшие статуэтки. Лежащий, но, казалось, готовый вот-вот ожить и вскочить волк был точной копией Ната. В такой же позе лежал и большой гривастый зверь, обитающий на материке Осат. В стороне бил копытом пригнувший голову к земле тур. Во всю стену, чуть подсвеченный лампами, высился горный кряж, и Танрэй узнала окрестности своего с Алом дома в Эйсетти. Дома не из этой жизни. Дома, который предстал ей во «сне», подаренном Паскомом. А на полке рядом с вершиной сидела неизвестная Танрэй птица.
И, наконец, она увидела свое собственное лицо. Эта статуэтка пряталась в полутьме и не была закончена. Сетен уделил много внимания ее лицу, шее, прическе, но ниже — там, где должны быть плечи и грудь — оставил только бесформенный комок глины. Зато уже созданное было совершенством. Как и волк, женская скульптура готова была ожить.
— Как… ты сделал это? — Танрэй осторожно прикоснулась к «своей» щеке. — По памяти?
Сетен все же протер испачканные руки мокрой тряпкой и почесал в затылке.
— А ты замечала, чтоб я гонялся за тобой с гончарным кругом?
— Когда ты успел этому научиться? Я… даже не знала…
— Что ж, Ал не рассказывал тебе о моей первой специальности?
— Ты — созидатель? Нет, никогда не рассказывал. Зачем же ты бросил это?!
— Как видишь, не бросил. Но экономика показалась мне более нужной в этих условиях наукой…
— Это… жертва? Зачем? — Танрэй порывисто повернулась к нему, готовая возмутиться кощунству, предательству.
— Согласись: если мы все будем рисовать бабочек и сочинять сказки, телам нашим придется несладко в этом грубом мире…
Она поняла, на что намекает Тессетен.
— По-твоему, созидание и сочинительство — второстепенно?
— Нет. Но каждому свое. Да ты присядь, вот достаточно чистая скамейка…
— Послушай, я всегда думаю и не могу найти ответа: это ты озвучиваешь мысли Ормоны, или она вершит то, что говоришь ей ты? — Танрэй села и аккуратно расправила подол платья.
— Оу! Оу! — рассмеялся он, имитируя испуг и прикрываясь руками. — Главное — не бей! Я тоже не могу найти ответа: это ты так витиевато передаешь думы твоего мужа, или он столь мудрено думает под воздействием твоих слов?