Души московской ритм-н-блюз (сборник)
Шрифт:
Сретенский бульвар закончился. Дальше он предложил свернуть с шумного Бульварного кольца на тихие улочки. Костянский переулок, Луков переулок, Пушкарёв переулок. Узкие тротуары позволяли идти ближе, пропуская редких прохожих и, наслаждаясь разнообразием московской архитектурой, всё же общаться.
– Почему ты сегодня не спешишь домой?
– Сегодня не к кому…
– Муж миссис Зеты-Джонс, Мистер Дуглас, уехал в командировку?
– Мистер Дуглас переехал от нас к своей маме за плохое поведение. Я живу с сыном, Тимофеем. Соседка забирает его из школы, а я бегу к нему после
– Сколько ему?
– Через месяц девять.
– Уже взрослый.
– Местами…
– Знаешь, мы мужчины, наверное, все такие, в любом возрасте.
– Теперь я это поняла.
– Пообщавшись со мной?
– И с тобой тоже.
– А где Тимофей сегодня?
– У мистера Дугласа.
– Понятно…
– У тебя как родители, вместе?
– Да… Сейчас даже больше, чем раньше. Разъезжают по выставкам, музеям. Знаешь, такие активные пенсионеры. Отец, правда, ещё работает, но уже имеет возможность выбирать время отдыха.
– Это счастье для человека. А кто они у тебя?
– Мама работала в редакции. Ей и сейчас иногда подкидывают материалы для рецензии. Отец архитектор.
– Ничего себе! Значит, ты у нас из богемы?
– А твои где? Почему не помогают с сыном?
– Переехали на природу три года назад. У них там целое подсобное хозяйство. Присылают нам продукты. А Тимофей к ним на лето уезжает. Иногда на зимние каникулы.
– Но думаю, ему это с каждым годом нравится всё меньше…
– Кажется, да. А ты откуда знаешь?
– Меня лет до двенадцати держали в деревне.
– Вот почему богема тебя до конца не испортила.
– Ты меня ещё плохо знаешь.
– Возможно, ты прав…
С Трубной улицы они свернули в Малый Сухаревский переулок и поравнялись с домом № 7.
– Я сейчас здесь живу.
– Серьёзно? Ничего себе устроился, прямо рядом с работой. Собственное или снимаешь?
– Ни то и ни другое. Мне разрешили пожить…
– Какая-нибудь подруга, которую ты свёл с ума?
– Ну, допустим, сумасшедшая она от рождения. Но ты почти права… – он самодовольно улыбнулся. – Хочешь, зайдём. Посмотришь. Я там делал дизайн.
– Конечно. Я никогда не была в таких домах.
Они прошли во внутренний дворик и поднялись на четвёртый этаж по мрачной лестнице. К разочарованию Ани, квартира хоть и была необычной планировки, но совершенно не похожа на что-то начала двадцатого века.
– Тебе не нравится?
Они медленно прошли из маленькой тёмной прихожей в гостиную. В арочном проёме справа была видна небольшая кухня. Всё хоть и сглаживалось кофейным цветом, но стиль для Ани был слишком грубоват.
– Да… Ты, конечно, извини. Дизайн шикарный. Но жить я бы здесь не смогла. Ощущение, что находишься в обустроенном подвале или на складе заброшенном.
– Ты же знаешь – это такой стиль.
– Холодно здесь… Не по-домашнему.
– Мне в самый раз.
– Не обижайся. Я просто ужасный консерватор. Все ваши дизайнерские штучки я воспринимаю как произведение искусства, но жить в этом… Ни за что! Что там у тебя дальше?
– Спальня.
– Можно?
– Ты боишься увидеть там забытые женские вещи и смятую постель?
– Ну, что-то в этом роде.
– Можешь
Она прошла мимо белого дивана в центре гостиной и стоявшего рядом столика. На нём были разбросаны листочки с эскизами и законченными рисунками. Аня остановилась:
– Это твои муки творчества?
– Да… Это во мне дед-художник иногда просыпается.
На одном из рисунков она узнала свой силуэт. Девушка в чёрном приталенном плаще на осеннем бульваре. Он был выполнен цветными карандашами, но очень красиво и профессионально.
– Здорово… Может, подаришь?
– Нет. Я хотел бы оставить это себе. А тебе, если будешь менее придирчивой, нарисую ещё.
– Я постараюсь. Ну, показывай спальню.
Там было так же пусто. Около кирпичной стены стояла большая кровать, над изголовьем которой неровно, в художественном беспорядке, висел огромный кусок ткани из серого войлока. Такой же войлок служил шторой, отгораживающей часть комнаты под место, где стоял металлический кронштейн-вешалка с одеждой и стул. Практически во всю ширину импровизированного шкафа висели зеркала, расширяющие пространство. Напротив, на окне, вместо штор красовались деревянные ставни в цвет штукатурки, что завершало простоту и непостоянство этого жилья.
Сергей сел на край кровати и, подперев голову руками, внимательно смотрел на неё. Аня вдруг поймала себя на том, что в голову лезут абсолютно неприличные сцены, навеваемые этим интерьером. Она, улыбнувшись, посмотрела на Сергея:
– И что, у хозяйки там такая же спальня?
– Нет, там всё очень консервативно.
– Да, этот дизайн не располагает к спокойной супружеской жизни.
– Он и не создавался для этого.
– Пошли отсюда, а то я начинаю краснеть…
– Почему?
– Это как-то не для меня…
– Ты не похожа на пуританку.
– Пошли.
После посещения спальни гостиная показалась уютней.
– Знаешь, довольно интересно получилось. Просто мне надо привыкнуть.
– Не мучайся. Я сам знаю, что здесь круто. А ты это ещё оценишь. Пойдём, перекусим?
– Куда?
– Внизу хорошее кафе. Оно тебе точно понравится.
– Только я за себя плачу сама, – решительно заявила Аня.
– Как скажешь… – Сергей пожал плечами.
В кафе «Абажур» действительно было по-домашнему. Тихо играла музыка. На широких низких подоконниках, на полках и в других разных неожиданных местах сидели огромные полосато-вязаные коты разных цветов. Маленький столик, за которым они разместились, способствовал приватному общению.
Сильно есть не хотелось. Аня заказала себе чашечку капучино с корицей и кусочек вишнёвого пирога, а Сергей два блинчика с творогом и американо.
Было вкусно и уютно. Аню ничто не беспокоило, кроме интереса к его нестандартной, на её взгляд, жизни. Он рассказал, что съехал от родителей пять лет назад, как только смог обеспечивать себе достойный уровень жизни. Потомственный художник-архитектор вёл ни к чему не обязывающее существование. В его жизни никто долго не оставался, никто не успевал наложить отпечаток на ветреную голову со светлыми мыслями. Ветер. Свободный ветер.