Душной ночью в Каролине
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что погода как-то повлияла на этот случай? – спросил Фрэнк Шуберт.
– Несомненно, и даже двояким образом. И то и другое вело к тому, что у Ральфа появилось очень серьезное алиби, о котором он сам и не помышлял. Как только я вспомнил о ночной духоте, самое главное препятствие к доказательству его вины перестало существовать, и я понял, что на этот раз нити сходятся. Мне был известен мотив преступления, я знал, когда и при каких обстоятельствах оно могло быть совершено, и личность этого человека вполне совпадает с обычным типом убийцы.
– Так что же он все-таки сделал? – спросил Эндикотт.
– В тот вечер он пораньше вышел
– Но на самом-то деле девушка не была беременна, – вставила Дьюна.
– Совершенно верно, – согласился Тиббс. – И когда вы догадались об этом?
Дьюна поглядела на него:
– В тот самый день, когда я ее увидела. Она испытала слишком очевидное облегчение. Ей ничего так не хотелось, как быть оставленной в покое. И кроме того, она боялась обследования.
– Ну а дальше, Вирджил? – вмешался Гиллспи.
– В ту ночь Ральф ехал по шоссе к закусочной и размышлял, что же теперь делать. Он пришел к выводу, что ему надо кого-нибудь ограбить, вопрос был лишь в том, кого именно. Несколькими минутами раньше мистер Эндикотт расстался с маэстро Мантоли у дверей отеля, который, как известно, далеко не первого класса и не имеет кондиционера. Возбужденный и взволнованный мыслями о предстоящем фестивале, маэстро, вероятно, понял, что не сможет заснуть, и решил немножко прогуляться. Помните, я спрашивал, был ли он способен на такие импульсивные поступки? Тогда же я поинтересовался, легко ли он сходился с людьми и много ли для него значила воображаемая или действительная разница в социальном положении.
– И я ответила вам, что он был способен принимать самые неожиданные решения и всегда сам стремился к знакомству, – сказала Дьюна.
– Да-да, и ваши слова помогли мне увидеть, как все это случилось. Проезжая на своей машине, Ральф заметил и узнал маэстро – его внешность очень своеобразна и необычна, по крайней мере для этого городка. Вот самый удобный случай, подумал Ральф. Он предложил маэстро немного проехаться, и мистер Мантоли согласился. Когда я узнал, что орудие убийства было найдено возле эстрады, я сперва воспринял это как улику против мистера Кауфмана. Я глубоко заблуждался. Ральф, видимо, сказал, что еще не видел концертной площадки, и маэстро Мантоли предложил подъехать туда. Он и сам был не прочь взглянуть на нее еще разок – ведь с момента последнего обсуждения планов, связанных с фестивалем, прошел какой-то час. Они подъехали к эстраде: мистер Мантоли – побуждаемый теми чувствами, о которых я только что говорил, Ральф – для того, чтобы ограбить маэстро и с помощью этих денег разрешить свои затруднения.
Они вылезли из машины и остановились возле эстрады, оглядывая концертную площадку. Зрители или, вернее сказать, слушатели будут сидеть на бревнах, по крайней мере первый сезон. Последние ряды были только что сооружены, и вокруг еще валялись всякие чурбаки, обрубки и прочий строительный мусор. Ральф поднял один из увесистых обрубков и прикидывал, что бы с ним сделать. Затем ему в голову пришла дикая, несообразная мысль: оглушить маэстро, а позже заявить, что к ним подкрались сзади какие-то неизвестные злоумышленники. И, опуская роковую дубинку, он вовсе не предполагал, что удар получится таким сильным.
– Значит…
– Да, вооруженное нападение и непреднамеренное убийство, но не заранее обдуманное преступление.
– Я почти рада, что узнала это, – тихо сказала девушка.
– Когда, потеряв сознание, маэстро упал на землю, Ральф тут же запаниковал, и первое его побуждение было чуть ли не благородно: он хотел доставить человека, которого только что ударил, к ближайшему доктору. Теперь Ральф был в холодном поту, его просто знобило от страха. Он поднял безжизненное тело, пронес его несколько шагов, втащил в машину и погнал назад, в город. И лишь недалеко от центра наконец-то до него дошло, что он совершил. Он завернул в переулок, вынул бумажник своей жертвы и вытащил часть денег, которых, как он считал, хватит, чтобы выпутаться из истории с Делорес. Затем он сбросил тело посередине шоссе, положил рядом бумажник и помчался в закусочную – он уже опаздывал на работу, на которую должен был являться два-три раза в неделю.
– Но почему же посередине шоссе? – широко раскрыв глаза, спросила Грейс Эндикотт.
– Он думал, что во всем обвинят какого-нибудь проезжего: мол, сбил и побоялся остановиться. Но положение тела не отвечало такой версии, и это была, конечно, важная нить, хотя поначалу я не мог восстановить логику событий.
– А при чем тут погода? – напомнил Джордж Эндикотт.
– Ах да… Жара помогла Ральфу дважды: во-первых, движение на шоссе почти прекратилось и тело обнаружили не сразу.
– Одну минуточку, – прервал его Фрэнк Шуберт. – А как же с тем инженером, который проезжал через город?
– Никто не попросил его уточнить, когда это было. По словам Ральфа, за сорок пять минут до того, как Сэм нашел тело, и Готтшалк не оспаривал его заявление: откуда ему было знать, в какое время это случилось? Он проезжал, когда Ральф рылся в бумажнике своей жертвы. Ральф приметил необычную окраску машины и потом, увидев ее возле закусочной, позвонил в полицию, надеясь, что водителя арестуют за попытку скрыться после того, как он сбил человека.
Грейс Эндикотт медленно покачала головой:
– Какое извращенное мышление должно быть у этого юноши! Даже не могу себе представить. Он словно животное!
– Ну а второе, что ты хотел сказать о погоде? – напомнил Гиллспи.
– Да-да… Жара дала Ральфу совершенно непредвиденное алиби. Когда молодой врач, который приехал на "скорой помощи", определял время смерти, он ни в чем не погрешил против обычного метода, установив, сколько тепла потеряло тело, но он совсем упустил из виду температуру воздуха и поэтому значительно ошибся. Душная ночь буквально окутала тело теплом. А пока официально установленное время смерти не было опровергнуто, Ральф имел бесспорное алиби, и я не мог быть уверен, что он тот, кто мне нужен.
Неожиданно Тиббс стал выглядеть очень утомленным.
– Вот почти и все, – заключил он. – Я вошел в закусочную и попросил стакан молока. Если бы я попросил пакет, он бы еще мог это стерпеть. Но мысль о том, что негр дотронется до стакана, вывела его из себя, а когда я пристал к нему с просьбой разрешить мне поесть в закусочной, он дошел до точки кипения и поднял на меня руку. Тут-то я и получил возможность скрутить его, конечно, этот путь был далеко не единственный, но я жаждал отмщения. Он так нескрываемо презирал меня из-за цвета кожи и чувствовал себя настолько выше, что я был не прочь преподать ему серьезный урок. Признаюсь, это было ребячеством.