Два часа до конца света
Шрифт:
Поймите, я не боюсь стука, раздающегося из глубин ячейки под номером сорок восемь. Я боюсь того, что однажды приду на работу, и не услышу его. Я не боюсь выключать свет, ложась спать. Я боюсь того, что, проснувшись посреди ночи, охваченный паникой, навеянной кошмаром, я не смогу включить фонарик, лежащий под подушкой. Я не боюсь самых страшных аномалий. Но я в ужасе от мысли, что мне будет нечего им противопоставить.
Глава V. Чудовище с миллионом глаз
«…раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что
— Подымите мне веки! — Сказал подземным голосом Вий.
И всё сонмище кинулось подымать ему веки. «Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос философу. Но он не вытерпел и глянул.
— Вот он! — закричал Вий и уставил на него железный палец.» — Н.В. Гоголь, «Вий».
10 июня 2019, 06:48
Он бежал, не разбирая дороги. Ступени под его ногами сменялись площадками, чтобы вывести его прочь из этого дома. Стены с облупившейся светло-жёлтой краской были готовы расступиться перед ним, если бы он вдруг решил побежать прямо на них. Он пил не просыхая уже девять дней, но его мозг работал на пределе, когда, открыв дверь, ведущую на улицу, он вылетел из чрева плохо освещённого подъезда. Видение преследовало его.
Краски утреннего солнца смешивались со светом ещё не погаснувших фонарей, которые возвышались вдоль дороги, застилая сплошным пятном мутные глаза, распахнутые так широко, насколько это было возможно. Амок, дерилий, безумие — тысячи состояний заполняли сознание. Он никогда не думал об алкоголизме как о чём-то серьёзном. До этого дня, до этого часа, он не боялся, что самоотравление алкоголем, ставшее уже таким привычным, таким обыденным, может обернуться столь явным и ощутимым бредом. До той секунды, как наливая в гранённый стакан чистейшего медицинского спирта, он не посмотрел вперёд, и не застыл в ужасе. До того мгновения, как его руки сначала замерли, а после мелко затряслись.
Он привык пить один, так как собутыльники выпивают слишком много. Он привык жить один, так как люди вокруг слишком токсичны. И напиваясь раз за разом на кухне, по просторам которой ползали полчища тараканов, он всякий раз вздыхал, овеянный раздумьями о своей пустой и никчёмной жизни, глядя на потемневшие зелёные узоры, покрывающих стену напротив. Иногда ему было так одиноко, что он принимался тихо-тихо бормотать, словно беседуя с кем-то. Раз за разом, запой за запоем, он изливал душу своим слушателям, которые состояли из тараканов и стен, но снова и снова, тяжёлое чувство вины опускалось на его душу, и он пил до тех пор, пока не засыпал прямо за столом, уронив седую голову на грязную, залитую жирным налётом поверхность.
Но сегодня всё было иначе. Сегодня, размышляя вслух о своей жизни, он не слышал привычного шуршания тараканов, и чтобы развеять тишину, постукивал по столу пожелтевшими грязными ногтями. Бормоча, он взглянул на стену, чтобы остановиться на полуслове, чувствуя, как мышцы в недрах его глотки железная хватка паники
Прежде, чем рассудок смог снова вернуться к нему, ноги уже несли его прочь из квартиры. Когда же способность думать снова зажглась в голове, первой мыслью был зарок больше не пить. И, в подтверждение тому, губы его ещё час кривились, произнося еле различимым шёпотом:
— Никогда больше. Никогда в жизни!
***
09:22, тот же день
Атмосфера в квартире Веры была наполнена ароматом яблок, апельсина и корицы, сваренных в дешёвом пакетированном вине. Примчавшийся вчера вечером Константин, без остановки рассказывал об увиденных вещах, открывшихся ему после беседы в доме Полдень. Губы, нервно искусанные вчера, отрезали слово за словом:
— А ещё… ещё у нас во дворе на детской площадке сидит девочка.
— С дырой вместо лица, знаю, — монотонно отвечала тётя, подогревая вино на плите. — Это Галя. Её мать посадили в тюрьму после третьего убийства единственной дочери. Глинтвейн будешь?
Они весь вечер и всю ночь обсуждали происходящие в городе события, пытаясь предугадать, что же такое масштабное и ужасное надвигается на область.
— Мне вот что интересно. Если есть целая организация, занимающаяся отловом аномалий во всём мире, почему мы не можем предупредить их о том, что скоро случится что-то ужасное? — Восклицал мальчик, погружая нос в стакан с пряным алкоголем.
— Понимаешь, — протянула Вера, затягиваясь сигаретой, — в виду того, что деятельность организации сосредоточена на сдерживании не просто опасных аномалий, но и всего необычного вообще, мы также можем стать предметом их бесконечных опытов. Насколько я знаю, они следят за мной и всеми носителями тлеедов в целом. Я как-то перерыла все вещи в доме в поиске «жучков», но так ничего и не смогла найти. Думаю, они не могут отследить нас дальше, чем позволяют наши тау-проявления. Полночь утверждает, что, чем меньше мы прибегаем к тауматургии, тем меньше они о нас осведомлены. Наше преимущество в том, что они не знают точно, на что мы способны, а потому не решаются действовать.
— Хорошо, а что там с тем заводом, который ты упоминала? Он ведь исчез, так?
Вера устала потёрла веки.
— Да. В конце шестидесятых, Комитет, ответственный за сдерживание аномалий, — кажется, он назывался Отдел «П», — основал неподалёку от города промышленный комплекс «Рост». Целью этого завода было производство всякого рода вещей, на основе данных, добытых при изучении явлений необъяснимой природы. Кончилось тем, что они в конце концов доигрались с какой-то штукой и весь комплекс исчез вместе с ближайшей деревней и кладбищем. На их месте сейчас обычный, поросший травой пустырь. Похоже, сам факт существования Комплекса был засекречен, а до маленького села никому не было дело. Так что власти довольно быстро решили проблему гласности, применяя дезинформацию и стирание памяти.