Два дня до солнца
Шрифт:
Но у всех была мечта и желание добиться поставленной цели.
И мы добились.
Я пролистываю ленту уведомлений. Замечаю, что кто-то кинул награду. Четырёхзначная цифра.
Моргаю в недоумении. Кто так расщедрился?
Подпись: «Последней книге Горгонид».
Допиваю кофе, отодвигаю тарелку. Что за ерунда? «Горгониды приходят ночью» - мой цикл, рванувший на вершину топа сайта. Детективное городское фэнтези про потомков Горгон, которые на самом деле не умерли, а просто перебрались подальше
История внезапно зашла читателям, и я не собирался останавливаться. Там маячило ещё тома три, а то и больше. Какая последняя книга?
Имя пользователя - Дан Ярасланов.
Хмурюсь. Профиль пустой, даже аватарки нет. Зарегистрировался год назад. Других книг в библиотеке нет, как и комментариев.
– Ещё что-нибудь?
– раздается над ухом приятный голос официантки: будто флейту окунули в мед, и теперь она звучит тягуче и сладко-сладко.
– Нет, спасибо, - отзываюсь я.
– Счет, пожалуйста.
А пальцы сами летают над сенсорной клавиатурой, набирают в поисковике Да…н Яра… сла… нов.
Глупость, конечно. Но нужно проверить, мало ли.
Внезапно гугл выдает синюю россыпь названий сайтов на белом фоне.
Я замираю. Просто не верится…
На меня смотрят разноцветные глаза с легким прищуром. Зелёно-голубая волна, сбивающая с ног. Светлые волосы откинуты назад. На губах улыбка. В руке поблескивает золотыми гранями ручка, которой он оставляет автограф.
Дан Ярасланов. Писатель и литературный обозреватель. Интеллектуальная проза. Мистика. Хоррор. Лауреат премий «Большая книга» и «Ясная поляна».
Интервью, интервью, статьи, написано четыре книги. Это в три раза меньше, чем у меня, только вот мне такая популярность и не снилась. Другая ниша, другой жанр, другие люди.
Наверное, мне должно быть стыдно, что не знаю такого коллегу. Но… это разные миры. Я слишком далек от пиара, от встреч с читателями, от всего того, что происходит в больших городах и других странах. Впрочем, я даже не всё знаю про мероприятия Киева, что говорить о других.
Ярасланов… Как черт из табакерки. Я знаю, откуда ты взялся, но почему ты здесь?
Оставляю деньги и чаевые для официантки с голосом-медовой флейтой, накидываю джинсовую куртку и выхожу из кафе.
Солнце светит так ярко, что приходится надеть темные очки. Мокрый асфальт, подрагивающие на ветру листья деревьев - свежие, словно умытые после апрельского дождя. Белые и розовые шапки цветов, над которыми деловито жужжат пчела.
Весна пришла. Весне - дорогу.
Я решаю пройтись. Слишком хорошо на улице. Не хочется думать, что он приехал сюда, чтобы…
Убить вас.
Такого не бывает. Или бывает, если у человека не всё нормально с головой. Может, у Ярасланова какое-то психическое заболевание, заставившее всё бросить и приехать в Херсон, чтобы разыскать Антона Шута?
Глупость какая-то.
Я, кстати, упустил, где он там сейчас живёт. Явно не здесь, на пропыленным
Рука сама тянется в карман за сигаретами. Тут же шиплю сквозь зубы: забыл купить. Приходится зайти в магазин. А, ещё надо воды взять и печеночный паштет для Фрони. Вообще-то Афрания, но мне он панибратство позволяет всей широтой своей кошачьей души.
Когда-то я подобрал его у подъезда, маленького и измученного, уже не надеявшегося, что кто-то из проходящих мимо людей обратит внимание на крохотную чернушку со смешным белым пятном на носу.
Сейчас Фроня - здоровенный котище весом в шесть килограмм, свято верящий, что только благодаря ему я добился признания на литературном поприще.
Беру упакованный колбаской паштет. Взгляд невольно задерживается на рыжей девчонке рядом. Волосы у нее густые и волнистые, цвета ржавчины, свободно разметались по плечам и спускаются ниже лопаток. На молочной коже - россыпь веснушек. Желтое платье, босоножки на танкетке, на левой - потерся ремешок. Тонкая, худая, кажется, можно переломить пальцами. Руки словно веточки, косточки на запястьях так выпирают, что невозможно отвести взгляд.
Она берет творог и сметану, а потом резко поднимает на меня глаза.
Жёлтые, как жидкий янтарь, который по странному стечению обстоятельств вдруг растаял на солнце, напитался его лучами, вобрал в себя их жар.
Мне вдруг кажется, что невозможно дышать. На голову обрушивается волна зноя: тягучего, бездонного, невозможного. Он окутывает до самых щиколоток, связывает по рукам и ногам.
Исчезают окружающие звуки. Нет ни людей, ни мира вокруг.
Мы вдвоем, будто на Краю Света.
А потом она улыбается. На нижней губе появляется маленькая ямочка, словно не губы вовсе, а спелый плод, у которого примяли бочок.
– Разрешите?
– произносит она.
И я понимаю: надо посторониться. Сглатываю, смотрю на неё, как последний идиот. Неловко становлюсь боком, давая пройти. Она легко, как юркая степная змейка, проскальзывает между мною и грузным мужчиной, достающим из холодильника пельмени.
Едва задевает плечом. По телу пробегает ток. От неё пахнет сладко, с ноткой летних цветов и ветра. А ещё - дикой сушью. Жаркая рыжая девчонка. Если бы меня спросили каким должно быть лето, я бы указал на неё.
Несколько минут стою, провожая её взглядом. Рыжие волосы слишком ярко горят, словно языки пламени, превращённые длинные упругие нити: ловят свет солнечных лучей и рассыпают вокруг.
Опомниться выходит, только когда она скрывается из виду, спрятавшись за стрижеными затылками и каштановым каре.
Я разворачиваюсь и иду к хлебному отделу. Беру нужное, оплачиваю и покидаю магазин.
На улице, разумеется, никого похожего на рыжую девчонку.
Наваждение какое-то - будто меня забрали из апреля и швырнули в безумный июль, когда небо до ужаса синее, воздух замирает и тебе кажется, что ты плывешь по жаре.