Два дня и три ночи
Шрифт:
– Боюсь, что замена будет неравноценной, сэр Антони. – Долльманн каким-то образом умудрился не замечать, что его собеседник разыгрывает спектакль, и отвечал вполне серьезно. – Правда, по общему признанию, у меня все в порядке с мозгами, но зато гораздо меньше денег, не говоря уже об остроумии и великосветских манерах.
– Наверное, поэтому Хорли так нравится моей супруге. Не случайно он был душой их дружной компании во время моего отсутствия. Вы не знаете его, господин Петерсен?
– Я слышал о нем много чего, сэр Антони, но у нас с ним разные сферы обитания, – косноязычно
– Ну да, ну да. – Ставракис перевел взгляд на сидящих рядом со мной мужчин.
Один из них – Герман Лаворский, судя по фамилии, мог бы иметь проблемы с доказательством того, что его предки были чистокровными англосаксами. Хотя Ставракис вряд ли требовал таких доказательств от своего консультанта по финансам. Лаворский, толстячок-весельчак с бегающими глазками и неистощимым запасом двусмысленных анекдотов, так мало походил на иных бухгалтеров и финансистов, что наверняка был лучшим из них.
Второй мужчина, среднего роста, лысый, имел лицо сфинкса, на котором ни к селу, ни к городу были налеплены черненькие усики в форме перевернутого велосипедного руля. Его голова своими очертаниями напоминала дыню. Это был лорд Чарнли. Несмотря на свой громкий титул, он работал в Сити биржевым маклером.
– А как ты оцениваешь наших новых друзей, дорогая Шарлотта?
– Боюсь, я не понимаю, о чем ты… – ответила хозяйка дома с той же улыбкой на лице.
– Ну как же, ведь я, не испросив у тебя разрешения, приглашаю в гости неизвестно кого. Они ведь не из высшего света. Меня они вполне устраивают, но я же не могу насильно заставить тебя проводить с нами время. Не правда ли, господин Дэвис, вы тоже считаете, что Шарлотта молода и красива?
Дэвис поудобней устроился в кресле и сплел пальцы рук на животе с видом великосветского льва, готовящегося высказать очередную сентенцию.
– Что такое молодость, сэр Антони? – начал он и улыбнулся Шарлотте. – Не знаю. Что же касается красоты вашей супруги, то здесь мне нечего добавить. Все уже давно сказано десятками миллионов влюбленных в нее европейцев.
– Насчет «давно» вы правы, господин Дэвис. Но меня интересует сегодняшний день. – Ставракис улыбнулся снова, но уже не так тепло, как раньше.
– Ваши режиссеры, – Дэвис продолжал обращаться только к Шарлотте, – наверняка брали на работу самых никудышных операторов в Европе… Впрочем, это мое личное мнение.
Если бы у меня в руках была шпага и если бы я умел совершать соответствующие ритуалы, в эту минуту я произвел бы Дэвиса в рыцари. Естественно, после того, как проткнул бы этой же шпагой Ставракиса.
– Ну что ж, я вижу времена рыцарей еще не прошли, – усмехнулся Магнат.
Мак-Кольм и Бишар заерзали в своих креслах. Ситуация складывалась действительно неловкая.
А Ставракис не унимался:
– Я только хотел сказать, дорогая, что ни лорд Чарнли, ни Лаворский не могут конкурировать с молодостью, энергией и красотой твоего американского нефтяного королька Вельсблада и, конечно, не могут заменить тебе общения с испанским графом Доменико, который, будучи астрономом-любителем,
– Я вовсе не обижен этим, – ответил Лаворский. – Надеюсь, у нас с лордом Чарнли есть другие достоинства. А кстати, я что-то давно не видел молодого Доменико.
Судя по всему, Лаворский прекрасно умел «сымпровизировать» заранее придуманную фразу в заранее продуманный момент. Наверное, он был бы хорошим театральным суфлером.
– И смею вас заверить, вы не скоро его увидите. Во всяком случае он вряд ли рискнет появиться на моей яхте. Я сообщил всем, что проверю цвет его дворянско-кастильской крови, если он еще хоть раз встретится на моем пути… Но простите меня, друзья! Это, конечно же, не слишком приятная тема. Господа Дэвис и Петерсен, ваши бокалы пусты…
– Спасибо, сэр Антони, ваше приглашение… И этот вечер… Спасибо. – Добродушный глупый Кэлверт был слишком туп, чтобы понять, что здесь происходит. – Но, к сожалению, нам пора возвращаться. На море неспокойно, мы хотели укрыть «Огненный крест» от ветра за островком. – Я приблизился к окну и отодвинул портьеру, тяжелую, как противопожарный занавес в Королевской опере. – Посмотрите, сэр Антони, я оставил включенным свет в рубке, чтобы иметь возможность отсюда следить на нашим кораблем.
– Мне очень жаль, что вы нас так рано покидаете. – В устах Ставракиса это прозвучало почти искренне. – Но мне как моряку вполне понятна ваша тревога.
Он нажал на какую-то кнопку. Дверь открылась, и в салон вошел низенький, до черноты загоревший мужчина. На рукавах его гранатового мундира сверкали золотые нашивки. Это был капитан «Шангри-Ла». Именно он сопровождал нас во время экскурсии по плавучему дворцу, и он же демонстрировал нам поломанный радиопередатчик.
– Капитан Блэйк, подайте, пожалуйста, к трапу моторную лодку. Господа Дэвис и Петерсен покидают нас.
– Простите, сэр, но им придется немного подождать.
– Почему? – Интонации Ставракиса менялись так же легко, как настроение воспитанниц пансиона благородных девиц, впервые приглашенных на бал с участием выпускников военно-морской академии.
– Опять те же проблемы, – пояснил капитан Блэйк извиняющимся тоном.
– Что, снова этот проклятый карбюратор? Да, вы были правы, капитан Блэйк, совершенно правы. Никто и никогда не заставит меня теперь купить лодку с бензиновым мотором. Ну хорошо, сообщите нам, как только устраните неисправность, и, пожалуйста, понаблюдайте за «Огненным крестом». Господин Петерсен сомневается в надежности своего якоря.
Минут пять после ухода капитана Ставракис разглагольствовал о преимуществе дизельных моторов перед бензиновыми. Одновременно с этим он заставил нас употребить очередную порцию виски. Наши протесты, впрочем, не слишком активные, были вызваны не столько чувством солидарности с последней антиалкогольной кампанией, сколько опасением, что неумеренное потребление спиртного не слишком способствует успешному проведению ночных, а тем более утренних военных действий.