Два дня и три ночи
Шрифт:
– Что у вас с лицом?
– А чем вам не нравится мое лицо?
– Оно все в крови, сотни порезов.
– Наверное, это сосновые иголки. – Я рассказал ему о своем героическом марш-броске. Он никак не прокомментировал мою исповедь.
– Зачем прислали такую большую машину? – переменил я тему. – С ее помощью можно было бы перевезти целый батальон.
– Четырнадцать человек, – уточнил пилот. – Я достаточно безрассуден, чтобы работать в эту ночь с вами, Кэлверт, но все же не настолько, чтобы летать в такую погоду на небольшом вертолете.
– Сколько у нас
– Полные баки.
– Значит, мы сможем летать целый день?
– Почти. Это зависит от скорости. Итак, чего вы от меня хотите?
– Прежде всего немножко тепла в голосе. Или вы очень не любите летать на рассвете?
– Я пилот авиаморской спасательной службы, Кэлверт. Эта машина – единственная на нашей базе, которая в такую погоду способна оказать помощь терпящим бедствие людям. Моей обязанностью было найти и спасти этих людей. Вместо этого меня послали в ваше распоряжение. И я спрашиваю: чего вы от меня хотите?
– Вы имеете в виду «Мэри Роз»?
– Вы знаете? Да, именно это.
– «Мэри Роз» не существует и никогда не существовала.
– В каком смысле? Я сам слышал сообщение.
– Я могу сказать вам столько, сколько могу сказать. Мне необходимо разведать окрестности, не привлекая внимания и имея достаточно серьезный предлог для этой разведки. Поэтому я выдумал тонущий корабль. Не буду хвастать – название придумал не я. Это постарались парни из «Би-Би-Си».
– Точно?
– Точнее не бывает.
– И эту липу два раза передавали по радио и телевидению! Ну вы даете! – Он улыбнулся так, словно гора свалилась у него с плеч, и протянул мне руку. – Прошу прощения, Кэлверт. Скотт Уильямс, для друзей – просто Скотти. Готов помочь вам всем, чем смогу. С чего начнем?
– Вы знаете побережье и острова?
– Как свои пять пальцев. Я служу здесь восемнадцать месяцев. Меня используют в спасательных операциях, маневрах с сухопутными войсками и морской пехотой, в поисках пропавших альпинистов и так далее.
– Хорошо. Тогда помогите мне найти место, где может быть спрятано большое двухмоторное судно. От двенадцати до пятнадцати метров длиной. Это может быть большой док или просто удобная бухта между скалами, где можно бросить якорь, не привлекая ничьего внимания.
Он протяжно свистнул.
– Ничего себе… Это трасса в несколько тысяч километров. Сколько у нас времени? Месяц?
– Десять часов. До захода солнца. Но мы можем с самого начала исключить все населенные пункты, все пути регулярных морских сообщений и все места, годные для рыбной ловли. Я надеюсь, это облегчит задачу?
– В принципе, да. Но все-таки, что мы ищем?
– Я ведь сказал. Спрятанное судно.
– Ну ладно. В конце концов, это ваше дело. Откуда начнем?
– Давайте на восток.
– Порядок. Только сначала пристегните ремни, наденьте шлемофон и приготовьтесь к небольшой тряске. Вы привычны к морю?
– Само собой. А зачем наушники? – Я никогда не видел такого диковинного головного убора, а тем более таких наушников: диаметром сантиметров двадцать, из толстой, трехсантиметровой пористой резины. Маленький микрофон был зафиксирован
– Чтобы защитить уши, – ответил лейтенант. – От звука мотора могут лопнуть барабанные перепонки, и вы оглохнете минимум на неделю. Представьте, что вы в кузнечном цеху и вокруг вас дюжина пневматических молотов. Что-то вроде этого вы сейчас услышите.
Я не сомневался в том, что люди, подобные Уильямсу, не способны обманывать. И действительно, звук был именно таким, как он говорил. Разве что пневматических молотов было вдвое больше. Когда моторы вращались на нормальной скорости, никакие наушники не помогали: страшный грохот проникал сквозь кости черепа и, достигая самых потаенных уголков моего мозга, взрывал его. Уже через полчаса моя голова раскалывалась пополам. Снова и снова я искоса поглядывал на темное сосредоточенное лицо сидящего рядом молодого валлийца. Как он много лет, на протяжении многих часов выносит этот жуткий грохот? Впрочем, я не хочу знать его секрет. Если я когда-нибудь снова соглашусь войти в эту камеру пыток, наверняка меня выведут из нее в смирительной рубашке. Если, конечно, я выдержу пытку до конца.
Первый этап нашей экспедиции принес первые отрицательные результаты. По мнению ученых, они так же важны, как и положительные. К сожалению, над проблемой пропавших кораблей не работают научно-исследовательские институты. Или к счастью. Во всяком случае безрезультатность поисков не наполняла меня оптимизмом.
Через двадцать минут меня заинтересовала маленькая речушка, впадающая в море. Мы пролетели вверх по течению километра два, и я заметил, что кроны растущих по обе стороны реки деревьев соединяются.
– Я хочу увидеть, что там, – решительно выкрикнул я в микрофон.
– Хорошо. Тут недалеко я заметил место, пригодное для посадки. Метров четыреста отсюда.
– Зачем? Разве у вас нет веревочной лестницы, чтобы опустить меня?
– Если бы вы знали что-нибудь о ветре, дующем в узкой долине со скоростью восемьдесят километров в час, вы бы наверняка не предложили мне ничего подобного. Даже в шутку. Я хочу вернуться на базу целым.
Он развернулся и без проблем совершил посадку на большом плоском камне за скалой. Через пять минут я добрался до подозрительных деревьев, а еще через пять минут вернулся обратно к вертолету.
– Ну как?
– Ничего интересного. Старый дуб упал и перегородил речку. Дальше вверх по течению не проплыть.
– А если его поднимают как шлагбаум?
– Нет. Наверняка нет. Дерево весит минимум три тонны и лежит там уже несколько лет.
– Ну, нельзя так сразу рассчитывать на успех, – утешил он меня.
Через несколько минут – новая речушка. Течение в ней показалось мне слишком сильным, и все же мы пролетели вдоль нее. В восьмистах метрах от устья вода вспенивалась, падая с водопада. Мы вернулись. Когда мы добрались до места, которое я обозначил как северную границу наших поисков, было уже совсем светло. Здесь долина сменилась высокими отвесными скалами.