Два друга
Шрифт:
Слава сидел за довольно приличных размеров столом, что выдавало гостеприимство небольшой кухни. Скатерть-самобранка, покрывающая «поляну», имела способность трансформироваться, но всегда выглядела нагромождением и отнюдь не грязной посуды. В творческом беспорядке на столе валялись какие-то бумажки с записями, зарядка для телефона, блокнот и всякие пишущие, но не режущие предметы. Возникающая необходимость в использовании стола по своему прямому назначению решалась довольно просто. Завалы бульдозерным способом сдвигались к стене и – садитесь жрать пожалуйста. Телоположение сидящего – локти в
– Не нуждаюсь в твоих лыжах сорок четвёртого размера, да ещё вдобавок и без лыжных палок. Ведь я тебе сто раз говорил: тапочек не ношу и твои мне на четыре размера велики...
В такие встречи Виктор, не обращая внимания на сказанное, терпеливо кружился вокруг друга, словно старший заботливый брат возле приболевшего младшего. Всё пытался как-то ненавязчиво угодить: то своё царское место на мягком пуфике у стола предложит, то сладость подсунет. Гость, которого по большому счёту и гостем-то не назовёшь, сидел, понурив голову, и словно смотрел перед собой в одну несуществующую точку. Казаков стоял у газовой плиты и уже в третий раз за проведённые совместные 60 минут варил в турке кофе. Застыл в ожидании кофейной пенки, немного сутуля спину, и вовсе не от своего высокого роста и низкой плиты, а больше от переживания за товарища. Удерживая медную посудину за длинную деревянную ручку, в который раз задавал себе вопрос: «Сколько же ему выпало пережить и сколько ещё предстоит?..».
Затем так же задумчиво, с горечью и болью от невозможности изменить случившееся на войне, процитировал старый фильм:
– Да пропади оно всё пропадом, и тёща, и Валет, и...
Сидящий за столом, не поднимая головы, так же тихо и ровно, в той же тональности продолжил:
И твой кофе...
Старые советские кинофильмы, от детских сказок и до военных картин, они любили, устраивая регулярные семейные просмотры перед телевизорами. Довольно часто в повседневной жизни использовали цитаты из понравившихся сюжетов. Кофевар, встрепенувшись, выпрямился и, радостно улыбаясь от блеснувшей надежды, промолвил:
– Значит, всё не так уж и плохо, если шутки понимаешь!
Всё понимаю Витёк, и что унылость, распространяясь подобно инфекции, влияет на окружающих. И что нет вины моих самых близких людей – доченьки и жены – в том, что меня достала мина. Однако после ранения, который год и теперь уже навсегда, чувствую себя подбитой птицей в темнице...
Слава медленно взял чашку, аккуратно поставленную перед ним на чистый стол. Кофе парило змеевидной спиралью. Сделав микроглоток, неторопливо опустил руку к столу и, облизнув губы, продолжил:
Трудно достичь поставленных перед собой целей, но ещё труднее удержаться на достигнутом всю оставшуюся жизнь. Устал я, Витёк, устал... Но коль назвался плугом – врезайся в землю. Знаю, брат, знаю, что требуется делать, если желаешь выбраться из этого болота. Желание – это раз, не жалеть себя и не скулить на судьбу – это два.
Ненадолго приостановившись, повторил глоток ароматного крепкого кофе, аккуратно, стараясь как можно мягче, опустил руку на стол. Слегка
И третье – надо переключить мозг, заполнить башню чем-то положительным. Наверное, пришло время взяться за то, о чём я уже думал и что вынашивал много лет.
Словно боясь прервать ожившие мысли друга, Виктор молча сидел на широком пуфике, забросив ногу на ногу. Не желая мешать с трудом разговорившемуся, держал ещё парящую кофейную чашку в руке.
– У меня от твоего ядрёного кофе каждая нервная клеточка звенит, – лёгкая улыбка словно начала плавить маску угрюмости на лице Славы.
Хозяин продолжал сидеть в ожидании развития начатой мысли.
А вынашиваю я уже больше десяти лет желание написать автобиографическую повесть. Самому мне её не осилить, нет литературного опыта. Иметь мысли, сюжеты – это не книга. Поможешь? – спросил он, повернувшись к другу.
Поэт на мгновенье задумался и довольно уверенным тоном дал согласие. Вячеслав сидел и, слегка нервничая, крутил пустую, ещё тёплую фарфоровую чашку. Выдержав паузу продолжил:
– Знаю, что путь будет нелёгкий и длинный. Для начала по самоучителю надо изучить компьютер, запомнить расположение клавиш на клавиатуре и научиться самостоятельно печатать и редактировать текст.
Виктор, понимая, что это и есть то самое спасение, заметно оживился. Поставив чашку на стол, взял в одну руку пачку сигарет, зажигалку – в другую. Подойдя к окну, приоткрыл длинную створку форточки, вновь закурил и лишь тогда вступил в разговор.
– Параллельно с работой над компьютером необходимо читать. Читать много, и я тебе посоветую, что надо. Но, как сказал Василий Макарович Шукшин: «Ты слушай, но слова пропускай».
И уже приободрённо-повеселевшим голосом с нотками строгого наставника угрожающе добавил:
Но готовься, я о твою спиняку не одну штакетину размолочу! Ох уж отыграюсь на твоём горбу, вышибая из тебя словесных блох, ох уж и отыграюсь! Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я буду ломать штакетины...
Гость заулыбался и, сменив тему, спросил:
Я слышу, ты хромаешь?
Да суставы болят, достали уже.
В понедельник будь у меня в поликлинике, – затем он задумался и добавил: – В семнадцать тридцать.
Щёлкнул замок входной металлической двери, и в прихожую вошла жена Виктора Елена. Они поздоровались, и Витёк предложил:
– А не выпить ли вам водки? У меня в морозилке всегда для такого случая имеется поллитровка.
Гость ненадолго призадумался и, сделав одобрительный жест рукой, мягко улыбнувшись, согласился:
– А давай, завтра воскресенье, отваляюсь...
После ухода боевого дружка Виктор, уже не вставая к форточке, сидел на своём любимом пуфике и с раздосадованным видом задумчиво курил. Лена тихо и несмело сказала и спросила одновременно:
– Славику тяжело, чем ему помочь...
Внимательно рассматривая удерживаемую в руке, давно изученную пачку сигарет «Пётр Первый», играя желваками, внезапно, до белизны в пальцах, судорожно сжал в кулак сопротивляющуюся упаковку и со злостью от безысходной горечи метнул её в газовую плиту.