Два Гавроша
Шрифт:
Почувствовав на себе укоризненный взгляд, Жусс понял, что его слова показались русскому мальчику проявлением слабости. Он усмехнулся и, скрестив руки на груди, зашагал по камере.
— Да, я не скрываю: хочется жить, — повторил он. — Хочется еще многое сделать. Коммунисты скроены из особого материала. Мы прежде всего принадлежим народу. А народ говорит: «Умереть никогда не поздно— боритесь, побеждайте!» Мы можем смело взглянуть в глаза смерти, без страха, без угрызений совести, можем с гордостью повторить слова Джордано Бруно, знаменитого итальянского ученого: «Вы произносите
Жусс подсел к Павлику, положил ему руку на колено:
— Как ты думаешь, великий мыслитель так сказал потому, что в последнюю минуту хотел досадить своим палачам, иезуитам? Нет. Дело тут совсем в ином. Джордано Бруно мужественно взошел на костер, приготовленный для него инквизицией в 1600 году, и не отрекся от того, что считал истиной. Он до последнего вздоха верил в будущее, знал, что на смену неудачам придет успех. Он верил в то, что человечество в конце концов уничтожит мракобесов и свет победит тьму. Подумай, как много еще на земле (несправедливости! — громко произнес депутат Национального собрания. — Пятнадцать веков существует французское государство. Являются захватчики и говорят: «Отныне ваша страна как самостоятельное государство больше не существует. Мы — хозяева, а вы — рабы». И сеют смерть, жгут, расстреливают, убивают. Да разве только здесь? А в Китае! Эта великая держава существует пятьдесят веков. Приходят японские империалисты и объявляют: «Отныне Китай становится нашей колонией». Или, скажем, Индия… Англия сама по себе такая маленькая, а заявляет: «Индийский народ должен покориться британскому льву». Почему? По какому праву? Хищники в погонах улыбаются: «Сильному вопросов не задают». Слышишь, Павлик, сильному!
Воцарилось молчание. Лицо Жусса просветлело.
— Мы гораздо сильнее! — воскликнул он. — Их десятки, сотни, может быть, тысячи, а нас — миллионы! Эти миллионы еще пока разрозненны, но они обязательно объединятся и дружно зашагают навстречу светлому завтра. Тогда не будет войн, фашистских застенков, насилия. Человечество станет свободным, счастливым… «Марсельезу» знаешь? — вдруг спросил он.
— Знаю, — ответил Павлик.
— Споем, а? Ты — по-русски, я — по-французски.
Они встали, тесно прижались друг к другу и громко, торжественно запели.
4. Клятва у Стены коммунаров
Париж погрузился в предрассветную мглу. Погасло электричество. Казалось, что весь город-великан вымер. Между тем это было далеко не так. Десятки тысяч парижан с оружием в руках вместе с примкнувшей к ним частью местной полиции восстали против многочисленного гарнизона оккупантов,
Жаннетта всю ночь провела недалеко от тюрьмы. План восстания ей не был известен. Она просто сердцем чувствовала, что долгожданный день настал. Когда погас свет, она с особым нетерпением начала ждать повстанцев, которые, по ее мнению, должны были прежде всего штурмовать тюрьму.
Время тянулось медленно. Небо светлело, а стрельбы все не слышно было. Жаннетта уж было подумала, что боши сдали город без боя. Мысль о том, что она скоро увидит Павлика и Лиан, так взволновала
Жаннетта неслась по темной вымершей улице. Никто ее не остановил, никто не окликнул. Казалось, она была единственным живым существом среди каменных глыб-домов, этих застывших многоглазых чудовищ. «Нет, я не одна, Париж не может сейчас спать», — подумала вдруг Жаннетта.
Проникнуть в переулок, где находилась тюрьма, Жаннетте не удалось. Там было полно эсэсовцев. Забежав в ближайший подъезд, она пробралась на чердак шестиэтажного дома, открыла слуховое окно и выглянула наружу. Вскоре она услышала позади себя чей-то шепот.
— Кто здесь? — раздался голос. — Уходи, сорванец, мы пулемет ставим.
— Ставьте хоть пушки, мешать не собираюсь, — ответила Жаннетта.
— Уходи, — повысил голос пулеметчик и грубо оттолкнул ее. — Времени у нас в обрез, нечего заниматься пустой болтовней. Уходи с чердака — воевать будем.
Жаннетта обиделась. Засунув руки в карманы, она ответила с напускным равнодушием:
— Воюйте на здоровье, а я не уйду.
— А что тебе здесь делать?
— Я за тюрьмой наблюдаю. У меня там родные, мама, сестра, брат. Прогоните — на крышу вылезу.
Пулеметчики, установив пулемет, припали к окну.
С улицы донесся шум мотора.
Жаннетта хотела выглянуть в окно, но ее прогнали.
— Не лезь, тебе говорят! Адъютант открывает ему дверцу.
— Пьер остался в машине. Склонил голову на баранку, будто прикорнул.
Пулеметчики тихонько рассмеялись. Сдерживая дыхание, Жаннетта поднялась на цыпочки и выглянула наружу. К легковой машине подъехал грузовик, на котором сидели автоматчики. Началась смена караула. Освободившиеся от дежурства строились. Вдруг послышалась оглушительная команда: «Хенде хох!» Здорово! Повстанцы разоружают гитлеровцев.
Оставаться на чердаке больше не было смысла. Жаннетта сорвалась с места и стремглав выбежала на улицу.
— Стой! Куда? — отрезал ей дорогу повстанец.
— В тюрьму! — на бегу ответила она. — Там моя мама, два брата…
— Туда нельзя, слышишь! Потерпи малость, — уговаривал он ее.
— Не могу, — сказала Жаннетта и, не обращая внимания на окрики, пробилась к тюрьме и влетела в ее полуоткрытую дверь.
— Павлик, Павлик! — растерянно заметалась она по темным коридорам, заглядывая в каждую камеру. — Павлик, Черненко! — звала она все громче.
Все камеры были пусты.
На втором этаже навстречу ей шла группа пленных гестаповцев. Жаннетта с ненавистью посмотрела на них.
— Собаки, — со слезами в голосе крикнула она, — куда вы девали Павлика?
— Жаннетта!
Позади колонны арестованных с пистолетом в руке шел Рихард Грасс, переодетый в форму полковника эсэсовских войск. Брови его были нахмурены, губы крепко сжаты, лоб прорезала глубокая складка. Жаннетта испуганно взглянула на него, едва удержавшись от крика.