Два капитана (журнальный вариант)
Шрифт:
– Товарищ Лихо, я получил сочинение, – вдруг сказал я. – Вы пишете: «Идеализм». Это уже не оценка, а обвинение, которое нужно сперва доказать.
– Мы поговорим потом.
– Нет, мы поговорим сейчас, – возразил я. – Я комсомолец, а вы меня обвиняете в идеализме. Вы ничего не понимаете!
– Что, что такое? – спросил он и нахмурился.
– Вы не имеете понятия об идеализме, – продолжал я, замечая с радостью, что с каждым моим словом у него вытягивается морда. – Вы просто не знали, чем бы меня поддеть, и поэтому написали: «Идеализм». Недаром
Это было так неожиданно, что мы оба остолбенели. Потом он раздул ноздри и сказал коротко и зловеще:
– Так?!
И быстро ушёл.
Ровно через час после этого разговора я был вызван к Кораблёву. Это был грозный признак: Кораблёв редко вызывал к себе на квартиру.
Давно не видел я его таким сердитым. Опустив голову, он ходил по комнате, а когда я вошёл, посторонился с каким-то отвращением.
– Вот что! – У него сурово вздрогнули усы. – Хорошие сведения о тебе! Приятно слышать!
– Иван Павлыч, я вам сейчас всё объясню, – возразил я, стараясь говорить совершенно спокойно. – Я не люблю критиков, это правильно. Но ведь это ещё не идеализм! Другие ребята все списывают у критиков, и это ему нравится. Пусть он прежде докажет, что я – идеалист. Он должен знать, что это для меня – оскорбление.
Я протянул Кораблёву тетрадку, но он даже не взглянул на неё.
– Тебе придётся объяснить своё поведение на педагогическом совете.
– Пожалуйста!.. Иван Павлыч, – вдруг сказал я, – вы давно были у Татариновых?
– А что?
– Ничего.
Кораблёв посмотрел мне прямо в глаза.
– Ну, брат, – спокойно сказал он, – я вижу, ты неспроста нагрубил Лихо. Садись и рассказывай. Только, чур, не врать.
И родной матери я не рассказал бы о том, что влюбился в Катю и думал о ней целую ночь. Это было невозможно. Но мне давно хотелось рассказать Кораблёву о переменах в доме Татариновых, – о переменах, которые так не понравились мне.
Он слушал меня, расхаживая из угла в угол. Время от времени он останавливался и оглядывался с печальным выражением. Вообще мой рассказ, кажется, расстроил его. Один раз он даже взялся рукой за голову, но спохватился и сделал вид, что гладит себя по лбу.
– Хорошо, – сказал он, когда я попросил его позвонить к Татариновым и выяснить, в чём дело. – Я сделаю это. А ты зайди через час.
– Иван Павлыч, через полчаса!
Он усмехнулся – печально и добродушно…
Я провёл эти полчаса в актовом зале. Паркет в актовом зале выложен ёлочкой, и, когда я шёл от окон к дверям, тёмные полоски казались светлыми, а светлые – тёмными. Солнце светило вовсю, у широких окон медленно кружились пылинки. Как все хорошо! И как плохо!
Когда я вернулся, Кораблёв сидел на диване и курил. Мохнатый зелёный френч, который он всегда надевал, когда чувствовал себя плохо, был накинут на плечи, и мягкий ворот рубахи расстегнут.
– Ну, брат, напрасно
– Какие тайны?
Он посмотрел на меня, как будто впервые увидел.
– Только нужно уметь их хранить, – продолжал он. – А ты не умеешь. Сегодня, например, ты ухаживаешь за кем-нибудь, а завтра об этом знает вся школа. И хорошо ещё, если только школа.
Должно быть, у меня был очень глупый вид, потому что Кораблёв невольно усмехнулся – впрочем, едва заметно. По меньшей мере, двадцать мыслей сразу пронеслись в моей голове. «Кто это сделал? Ромашка! Я его убью! Так вот почему Катя не пришла! Вот почему старушка меня прогнала!»
– Иван Павлыч, я её люблю! – сказал я твёрдо.
Он развёл руками.
Мне все равно, пускай об этом говорит вся школа!
– Ну, школа-то – пожалуй, – сказал Кораблёв. – Но вот что говорят Марья Васильевна и Нина Капитоновна, это тебе не все равно, не правда ли?
– Нет, тоже все равно! – возразил я с жаром.
– Позволь, но тебя, кажется, выгнали вон из дома?
– Из какого дома? Это не её дом. Она только и мечтает, что кончит школу и уйдёт из этого дома.
– Позволь, позволь… Значит, что же? Ты собрался жениться?
Я немного опомнился:
– Это никого не касается!
– Разумеется… – поспешно сказал Кораблёв. – Но, понимаешь, я боюсь, что это не так просто. Нужно все-таки и Катю спросить. Может быть, она ещё и не собирается замуж. Во всяком случае, придётся подождать, пока она вернётся из Энска.
– А-а, – сказал я очень спокойно. – Они отправили её в Энск? Прекрасно.
Кораблёв снова посмотрел на меня – на этот раз с нескрываемым любопытством.
– У неё заболела тётка, и она поехала её проведать, – сказал он. – Она поехала на несколько дней и к началу занятий вернётся. По этому поводу, кажется, не стоит волноваться!
– Я не волнуюсь, Иван Павлыч. А что касается Лихо, – если хотите, я перед ним извинюсь. Только пускай и он возьмёт назад своё заявление, что я идеалист…
Как будто ничего не случилось, как будто Катю не отправили в Энск, как будто я не решил убить Ромашку, – мы минут пятнадцать спокойно говорили о моём сочинении. Потом я простился, сказал, что, если можно, завтра снова зайду, и ушёл.
Глава 11
ЕДУ В ЭНСК
Убить Ромашку! Я ни минуты не сомневался в том, что он это сделал. Кто же ещё! Он сидел в фойе и видел, как я поцеловал Катю.
С ненавистью поглядывая на его кровать и ночной столик, я полчаса ждал его в спальне. Потом написал записку, в которой требовал объяснений и грозил, что в противном случае перед всей школой назову его подлецом. Потом разорвал записку и отправился к Вальке в Зоопарк.
Конечно, он был у своих грызунов! В грязном халате, с карандашом за ухом, с большим блокнотом под мышкой, он стоял у клетки и кормил из рук летучих мышей. Он кормил их червями и при этом насвистывал с очень довольным видом.