Два мецената
Шрифт:
– Можно… – раздался голос Виссариона.
Сергей Петрович вошёл.
Кроме Виссариона и Грошева за столом, уставленным бутылками, фруктами и разными гастрономическими шедеврами, сидела знаменитая опереточная дива; m-lle Виландье. Воронин сразу узнал её, хотя только один раз видел в петербургской оперетке. Сергей Петрович раньше не бывал в оперетке и пошёл один раз вместе с женой, только для того, чтобы видеть эту знаменитую Виландье.
Теперь Сергея Петровича с нею познакомили, усадили
«Зачем меня позвали именно сюда, когда здесь эта дива? – думал Сергей Петрович, – ей ли хотели показать меня, как нечто, может быть, курьёзное: нищий меценат… Или мне хотели похвастаться близостью с этой знаменитой, хорошенькой, блестящей женщиной? И какой же теперь разговор о купле-продаже?..»
Виссарион сидел против Грошева, Воронин против Виландье, – её звали Марья Карловна.
Грошев сейчас же доливал шампанское, как только все отпивали по несколько глотков; Виссарион выпивал сразу целый стакан.
– Пожалуйста, мне больше не доливайте, – просил Сергей Петрович, – мне больше не хочется…
– Ну, вот ещё, стакан выпили, – и пасуете, – возразил Виссарион. – Это же – квас… Я свободно выпиваю три бутылки… Не верите? Мы недавно пари держали с Ивиным. И я выпил три бутылки шампанского… Один…
«Как он этим гордится»… – подумал Сергей Петрович. Должно быть то же подумали Виландье и художник: они переглянулись. Но Грошев мгновенно придал своему лицу почтительно-удивлённое выражение и сказал:
– Ого!.. Молодчина…
Виландье взглянула на Виссариона с некоторым страхом, – не заметил ли он, как она переглянулась с Грошевым. Виссарион не заметил, – он был упоён сознанием своего превосходства; он сказал Грошеву:
– Ты, ведь, Кирилл, знаешь, что я могу выпить больше всех.
В это время дива смотрела на своего жениха серьёзным и напряжённым взглядом, – каким смотрит рыболов на поддетого тонкой удочкой пескаря, – которого ещё не успел вытащить: как бы не сорвался…
Виссарион обернулся к ней, и она взглянула на него приветливо, радостно, с обворожительной улыбкой.
Сергей Петрович с любопытством смотрел на бриллианты дивы: они сверкали, отливая разными цветами и в ушах, и в волосах, и на шее, и на пальцах – великолепные, крупные. Самый крупный бриллиант сверкал отдельно на середине кружевного шарфика.
– Какая у вас красивая эта пуговичка, – сказал Сергей Петрович, после третьего стакана шампанского.
– Вот так пуговичка… – обиделся Виссарион, – шесть тысяч стоит, – а вы, – пуговичка…
И он бесцеремонно, как свою собственность, снял с шарфика дивы бриллиант и передал Грошеву:
– Нате-ка, посмотрите… Тридцать каратов… А игра-то какая!..
Сергей Петрович взял бриллиант и стал его рассматривать.
«Шесть
Он осторожно передал диве её бриллиант.
– Хорошо? – спросил Виссарион.
– Я ничего не понимаю в бриллиантах, – сказал Воронин.
Виландье расхохоталась:
– Так отчего же вы так внимательно рассматривали?..
– Я старался понять, – почему камень, бездушный камень стоит так дорого…
– Для того… так дорого, – сказала дива, – чтобы не каждый мог иметь такие камни.
Она лукаво взглянула на Грошева, – он притворно вздохнул; Виссарион победоносно смотрел на этого бедного Сергея Петровича, который даже не видел хороших бриллиантов.
– А я имел удовольствие слышать вас однажды в оперетке, Марья Карловна… В Петербурге… Вы пели Гейшу… Никогда мне не забыть, в особенности одного места… До того у вас это дивно выходило…
Сергей Петрович слабеньким голоском, но верно напомнил мотив:
– Та-та, та-та-та, та-та-ата…
– Ах, это вот что…
И Виландье вполголоса пропела:
Но нет, я не верила в грёзу:
Сегодня я буду твоя,
А завтра ты бросишь Мимозу…
«Н-ну… скорей ты его бросишь, – подумал Сергей Петрович, – а прежде оженишь на себе»…
– Прелесть, дивно!.. – воскликнул Грошев.
Виссарион торжествовал.
Виландье встала.
– Виссарион Арсеньевич, проводите меня до кареты.
– Я вас провожу до квартиры?..
– Я поеду одна, – настойчиво сказала она. – Господа, он к вам сейчас вернётся.
На прощанье она крепко пожала руку Сергею Петровичу; Грошев её руку почтительно поцеловал; она взглянула на художника немножко прищурив глаза, не то насмешливо, не то… поощрительно.
XVIII
Грошев долил шампанским стакан Воронина и свой. Они чокнулись.
– Огромную сумму вы заломили за картину Зимина.
– Огромную? Если он заплатил за пуговичку шесть тысяч, то за картину великого художника должен заплатить шестьдесят. А я спросил две тысячи…
– Каждая вещь имеет свою цену. И каждый художник имеет свою, рыночную цену. Просить вы можете хоть миллион… Только никто вам больше трёхсот рублей за Зимина не даст. А Виссарион, пожалуй, даже пятьсот даст. А вы пользуйтесь, пока он не раздумал… Если вам нужно продать… А не нужно – оставьте у себя и тогда цените во что угодно…
– Да что вы, Кирилл Данилович, серьёзно это мне говорите? За пятьсот отдать картину Зимина?..
– Вполне серьёзно говорю и от души советую.
– Зимину две тысячи давали.