Два мира. Том 1
Шрифт:
Шиноби вбежали в лес. Сумерки сгустились, и под пологом было совсем темно, но что значит темнота для таких шиноби, как они? День, ночь, зима, лето — декорации не важны в спектакле, где всегда лишь эти двое актёров. Ускользнув из-под удара, Изуна выскочил на небольшую поляну, посреди которой тянулось ввысь крепкое старое дерево. Ни секунды не медля, Тобирама последовал за ним, ступил на посеребрённую лунным светом траву и тут же, мягко ступая, перешёл в атаку. Но вдруг Изуна сделал то, что заставило Тобираму в растерянности замереть: остановиться
— Тобирама, мне нужно с тобой поговорить.
— Что? — он опешил на миг, но быстро взял себя в руки. — Обманный манёвр?
— Нет, — Изуна покачал головой и воткнул клинок в землю, сделал шаг в сторону от него. — Выслушай меня.
Тобирама с подозрением посмотрел на него. События прошлого года сами собой воскресли в памяти — не привычный, а тот Учиха, вдумчиво рассуждающий о клановой вражде.
И вновь интересно почти до дрожи.
— Говори.
— Не уверен, как правильно обращаться с такими просьбами, — в тоне Изуны Тобираме послышалась тень нерешительности, словно он сам не знал, верно ли поступает, — но я хочу, чтобы ты помог мне прекратить эту войну.
— Но разве не ты выступал против союза так отчаянно все эти годы? — хмуро спросил Тобирама, зная, что где-то здесь должен скрываться подвох.
— Из-за позиции старейшин и большей части клана мне выгодно быть таковым, — ответил Изуна. — Меньше присмотра, меньше давления. Их хватает ниисану из-за той давней истории с твоим братом — я видел, что бывает, когда выдаёшь свои мысли, и предпочитаю их скрывать.
Тобирама слушал его с непроницаемым лицом, внутренне всё больше тревожась. «Что он задумал?..»
— Допустим на миг, — произнёс он осторожно, — что я поверил в твоё намерение. Как ты собираешься добиться мира при всех условиях, о которых упомянул, при давлении?
— Умерев.
Тобирама удивлённо вскинул брови.
— В смысле?
— В самом прямом, — спокойно и даже несколько меланхолично отозвался Изуна. — Не хочу показаться напыщенным, но моя смерть многое изменит, в первую очередь для Мадары. Я люблю своего брата, как, уверен, и ты любишь своего, но отличие в том, что судьбы родных братьев в клане Учиха связаны между собой куда теснее, чем в других семьях, — едва заметная грустная улыбка скользнула по его губам. — Мадара любит жизнь, он видит в ней прелесть и смысл. Для меня же долг всегда был на первом месте.
— Я не понимаю…
— Тебе и не надо, — Изуна легко скользнул вперёд и, преодолев разделявшее их расстояние, остановился перед Тобирамой, безоружный, спокойный. — Возможно, однажды ты проникнешь в эту тайну, но пока не время открывать её.
— Зачем ты говоришь мне всё это? — глухо спросил Тобирама, хотя и знал ответ на свой вопрос. Всё-таки он в самом деле научился хоть немного читать своего лучшего противника.
— Потому что я хочу, чтобы именно ты, Тобирама, был тем, кто завершит мой путь.
На миг прикрыв глаза, Сенджу вздохнул и скрестил на груди руки.
— Ты вправду
— Согласится. Мой брат упрям и горд, однако он далеко не дурак. К тому же, я знаю, насколько сильное влияние на него имеет Хаширама. Лишившись меня, Мадара непроизвольно, хотя сам наверняка будет это отрицать, потянется к единственному оставшемуся человеку, который ему по-настоящему дорог. Они покричат друг на друга, сразятся, а затем всё придёт в норму — это как когда рушишь плотину на реке.
— Как-то уж слишком спокойно ты об этом говоришь.
— Шиноби всегда идёт об руку со смертью. Нет никакой разницы в том, кто первый предложит спутнику шагнуть за грань, — Изуна протянул ему руку. — Так что ты ответишь?
Некоторое время Тобирама молчал, разглядывая его лицо, сегодня подсознательно не опасаясь глаз. Сколько ему лет? Двадцать три? Двадцать четыре? Он ведь не старше самого Тобирамы, а тому только зимой будет двадцать пять. Но почему тогда он рассуждает так, словно уже прожил долгую жизнь, всё попробовал, всё повидал? Конечно, их поколение выросло слишком быстро, проскочив мимо сладкой поры детства, но почему тогда один лишь Изуна так скоро состарился, стал мудрым?..
«Мне никогда до конца не понять Учих», — отстранённо подумал Тобирама, пожимая протянутую руку.
— Изуна!
Битва остановилась сама собой. Отвернувшись от Хаширамы, Мадара с неподдельным испугом кинулся к брату, поймал его, когда тот уже стал тяжело заваливаться вперёд.
— Держись! С тобой всё будет хорошо…
Тобирама развернулся и, тяжело дыша, обратил взгляд на Учих. Старший поддерживал бледного, стремительно теряющего кровь Изуну, даже не пытаясь скрыть своё волнение, ещё больше усилившееся, когда перед ними возник Хаширама с клинком в руке.
Выражение лица ани-чана заставило Тобираму непроизвольно вздрогнуть — таким холодным, бесстрастным он не был ещё ни разу. Мадара поднял взгляд на него. Сейчас, израненный, обеспокоенный, он вызывал тень сострадания даже у Тобирамы. Однако глаза ани-чана оставались всё так же пусты; он направил на Учих меч.
— Хаширама… — проговорил лидер вражеского клана.
— Мадара, — в голосе брата был лёд, — тебе не победить меня.
«Ну же, Хаширама, — мысленно умолял Тобирама, не решаясь двинуться с места, — вернись!..»
Мгновения словно бы превратились в годы, а главы двух кланов продолжали смотреть в глаза друг другу. Но вдруг во взгляде Хаширамы что-то дрогнуло, всколыхнулись воспоминания, сломав непроницаемую стену, которой он в последние недели ото всех отгородился, — и клинок вонзился в землю.
— Зачем нам продолжать это? Если два сильнейших клана — Учиха и Сенджу — объединятся, другие поймут, что им не тягаться с нами, и тогда война затихнет.
Вот это уже были слова действительно Хаширамы, а не того человека, которым он на время стал.