Два очка победы
Шрифт:
Давнишний, бессменный капитан команды Скачков хорошо, знал каждого из цепочки игроков, выбегающих за его спиной на поле. Сегодня, кажется, настал момент для разговора, — накопилось. В самом деле, сколько можно испытывать терпение тренера и команды? Вот в Тбилиси. Летели трудно, около суток ждали погоды в аэропорту. В гостинице, едва раздали ключи от комнат, ребята сразу пошли отдыхать, а Сухов с Комовым удрали в город, — (Арефьич заметил — вернулись после полуночи). Назавтра, в матче, все вылезло наружу. «Советский спорт» в отчете писал, что голы соперники забили, прорываясь по прямой, где между двумя центральными защитниками как бы была постелена
Скачков поднял руку, показывая, что хочет говорить. Перебранка прекратилась, игроки уставились на своего капитана.
— Тут… это самое… — неуверенно начал Скачков, усиленно разглядывая собственные ладони.
Сказать ему хотелось о многом. Тут была прошлогодняя обида на то, что его сплавили в «тираж», сжевали у него конец сезона, заставили расслабиться (всю зиму не готовился), а теперь, еще тяжелый, не вошедший в форму, он не может избавиться от ощущения, будто на поле за ним постоянно следят чьи-то злые глаза. Пора призвать к порядку Комова и Сухова. Ведь от них во многом зависят климат в команде, настрой в игре. Вот сейчас только, во встрече с «Торпедо», они тонко мстили Серебрякову тем, что постоянно оставляли его без мяча или давали плохой пас. Может быть, кое для кого это незаметно, но он-то, Скачков, видит, понимает! И еще хотелось сказать о том, что к хорошей игре ведет долгий, глубокий и скрытый процесс… Все это мелькало в голове, просилось на язык. Но его, как на грех, донимала постоянная едкая мысль о собственной вине, за проигрыши — здесь, вот только что, и неделю назад, в Тбилиси. И Скачков неожиданно заговорил совсем не о том, о чем думал и что хотел сказать.
— Тут… про гол про этот… с Полетаевым, — пожал плечом. — Ломает, по-моему, всегда тот, у кого техники не хватает. Подкатом можно было, просто в мяч сыграть.
Напряженное внимание ребят давило, и Скачков извелся, подбирая слова, и все же говорил совсем не то, чего от него ждали.
— А вообще, знаете, давайте или играть, или бросать. Надоело. Все надоело! — закруглил свой неначатый разговор Скачков, злясь на себя. Высказался, называется!
Краем глаза глянул на Ивана Степановича: хотел ведь и его поддержать — это же он вернул его в команду! На лице тренера такое выражение, точно у него болели зубы, и Скачкову стало совсем невмоготу. Нет, легче отыграть еще два тайма, чем говорить!
— Геша, — ласково, с глумливой вкрадчивостью позвал Комов, — Геша, милый, дорогой. Все правильно говоришь, все верно. Только зачем же пену-то пускаешь? Держать его надо было, хоть за трусы хватать. Подбирать-то за тобой приходится!
Ударил Комов по больному месту. Его, Скачкова, была вина в том, что он не успел к мячу на перехвате. Мячом завладел Полетаев и свободно вышел на ворота.
— Да знаю я, — пробормотал Скачков. — Получилось…
— Ага! — злорадствовал, осклабясь, Комов. — Давай тогда местами поменяемся. Становись, подбирай за мной, — покажи технику. А я тебе нотацию буду читать. Это как будто полегче.
С расстроенным лицом Скачков склонился еще ниже. Он всегда завидовал тому, с какой уверенностью и апломбом держался в команде Комов. Манеру эту Комов усвоил сразу же, как только попал в число избранных. Но сегодня-то! Скачкову казалось, что подстрахуй его Комов, как положено, не сделай Полетаеву зверской «накладки» и не было
— Брось, Кома, — неожиданно вмешался Мухин, «Муха», правый крайний нападения. — Сломал парня на целый сезон и еще чего-то… Брось!
Сначала, как только он сказал и замолк, во всех креслах ребята оцепенели и переглянулись. Удивило не заступничество Мухина, совсем нет. Все поразились, что он вообще заговорил, решился подать свой голос. Работящий, неприхотливый на поле, Мухин отличался полнейшей бессловесностью в команде. Что бы ни происходило в раздевалке, какой бы ни кипел скандал, маленький Мухин неизменно сидел молчком в сторонке и неслышно собирал свою сумку.
Изумленный Сухов повернулся к Мухину всем телом.
— Здравствуйте, я ваша тетя! И этот туда же… А сам-то? С десяти метров мазанул. Безногий бы забил. Может, тебе ворота шире сделать?
— Сухов, — одернул его Иван Степанович. — вы же никому слова не даете сказать.
Замечание тренера возмутило Сухова.
— Кому я не даю сказать? Это мне не дают!
Из кресла, упираясь обеими руками, демонстративно поднялся Комов, расправил саженные плечи.
— Переста-ань! — процедил он приятелю. — Нашел тоже, где выступать. Не видишь, что ли?
Ясно было, что на очередном «чистилище» он уже молчать не станет. А скорей всего, еще до «чистилища» успеет излить кое-кому душу.
— Так теперь что, — не выдержал Батищев, стирая со щеки подсохшие бороздки пота, — теперь на вас молиться, да?
Парень простоватый — сын и внук шахтеров, Сема ни когда и ни на кого из товарищей камня за пазухой не держал. Что на уме, то и на языке! Одна беда — в команде он держался на птичьих правах, в «основе» появлялся редко, больше в дубле, и оттого, сознавая свое место, всегда молчал. Но, значит, допекло ребят, если даже Батищев не утерпел! Сначала Мухин, теперь вот Сема… А уж кому-кому, но Батищеву право на голос не полагалось никогда.
— Гляди, — издевательски присвистнул Комов, — и резервные кашляют!
Страдая от унижения, от своего вечного неполноправия в команде, Батищев умолк, зажал, в коленях сомкнутые кулаки.
Заткнув всем рты, Комов закинул руки за голову, сладко, с хрустом потянулся.
— Ох-хо-хо-о… Пойдем-ка, Федюнь, лучше поплещемся. Тут не переслушаешь. Все идейные, все умные. Да и поздно.
Поглаживая себя по массивным плечам, по груди и животу, он, никого не замечая, направился в бассейн, Он пронес свой великолепный торс атлета мимо одетого в плащ тренера, — прошел, словно мимо пустого места. Старый футболист проводил его взглядом до самой двери — Комов так и не обернулся.
На пороге он нагнулся и, спиной ко всем, стал стаскивать с себя тугие шерстяные плавки. Напоследок звучно хлопнул себя по ляжке и снял с бедра какую-то пушинку.
— Федюнь, ты что, уснул? Не отставай.
— Задержитесь-ка на минутку, Комов, — негромко позвал Каретников.
Тон тренера заставил всех насторожиться.
— Должен сказать вам, Комов, что такие нам в команде не нужны. Да, да, — именно нам, именно команде. И удивляться здесь нечему. Хватит безобразия. Пора кончать. — Иван Степанович утвердительно покивал Комову головой. — Так что давайте договоримся. Команд, как вы только что сказали, полно. Попробуйте подыскать себе место. Против перехода никаких возражений не будет. По крайней мере, с нашей стороны.