Два очка победы
Шрифт:
Сдача нормативов заключалась в целой серии испытаний, на скорость бега, высоту прыжка, количество отжиманий, подтягиваний на турнике, на дальность и точность удара. По результатам каждому футболисту выставлялся общий балл. Изобретательный Арефьич и врач Дворкин сумели внести в зачеты элемент соперничества, и ребята старались изо всех сил. Лучший итог по всей программе испытаний оказался у Мухина. Вторым был Анатолий Стороженко, исполнительный и основательный во всем, за что бы ни брался. Анатолий учился на механическом факультете сельскохозяйственного института и через трудности продирался с отцовским крестьянским
Скачков не сомневался, что вся затея с переменой тренера принадлежит Комову. Но неужели они всерьез рассчитывали, что и Скачков ухватится за предложение встать во главе команды? А, видимо, рассчитывали и даже не сомневались, потому что, не найдя вдруг в нем единомышленника, Комов почувствовал себя уязвленным.
— Ну хорошо, — сказал он, кривя губы и поцыкивая зубом, — это тебе не подходит. Хотя любой другой на твоем месте… А куда ты думаешь податься-то? Эх, ты, тебе дело предлагают!
Дело!.. Предлагают!.. Сразу вспомнилась вся прошлогодняя история. Куда же они смотрели, когда решали вопрос с его отставкой? На «чистилище»-то были? Были. Что же, помалкивали, да еще и головами согласно махали? А теперь, видишь, решили заботу проявить.
— Геш, — удивился Комов, — ты что, не понимаешь, почему тебя ушли? Если хочешь знать, так Федюня был за тебя. Честно! Да и я… Тренер не захотел. Он на тебя вот зуб имел! Ну и за место держался, хотел за твой счет уцелеть. Он и Рытвина уговорил.
Вспоминать, ворошить прошлое Скачкову было неприятно, он поводил плечами, точно от озноба.
Комов встал и сделал Сухову знак подниматься.
— Смотри, Геш, наше дело предложить.
Скачков провожал их молча, хмуро. Представлялся ему почему-то Каретников, думающий сейчас о том, как залатать прореху в обороне и не догадывающийся, какие тучи собираются над его головой.
— Вместе надо держаться, Геш, — предложил Сухов, когда, они вышли в коридор. (Этот-то уж видел себя тренером).
— Ладно, ладно тебе! — остановил его Комов.
В коридоре, нашаривая в темноте защелку замка, он попросил:
— Геш, считай пока, что никакого разговора не было. Договорились? Просто зашли, поговорили. А дальше видно будет.
«Завелись! — подумал Скачков, — К кому они сейчас? К Алехе Маркину?»
В ванной прекратился плеск воды, и Клавдия, вытирая руки, вышла проводить. Комов, не вызывая снизу лифта, сбегал по лестничному маршу.
Торопясь бежать вдогонку, Федор доверительно придвинулся к Скачкову:
— Эх ты, он с Рытвиным обо всем
Подошла Клавдия, прислушалась к замирающим внизу шагам.
— Что у вас тут? Переругались?
— Не обращай внимания, — сказал Скачков, запирая дверь. — Просто поговорили.
Но на душе у него было скверно.
В комнате Клавдия с неудовольствием оглядела расплесканные рюмки, просыпанную сахарную пудру.
— Удрали, не попрощались… А за Маришкой мы идем?
Положив в изголовье подушечек, Скачков опустился на диван.
— Не поздновато? Может, пускай у мамы переночует?
— А завтра? — спросила Клавдия. — Или ты решил не ехать на базу?
— Ты что! — махнул Скачков. — Обязательно поедем. Не появись он завтра на базе, Иван Степанович определенно подумает, что он заодно с бунтовщиками, расчищает место для себя. Вот глупые головы, надо же, до чего додумались!
— Мы сейчас — спать, — сказала Клавдия. — Пока ты моешься, я тут уберу и приготовлю постель.
Через несколько минут она вошла в комнату и с удивлением остановилась, — скорчившись, руки между колен, Скачков спал нераздетым. Клавдия убрала со стола, затем, негромко отворив шкаф, достала одеяло и укрыла мужа с головой, — он так и не проснулся.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Господи, Геш, ну сколько можно спать?
Проснувшись от того, что с него сдернули одеяло, Скачков сел и бессмысленно заозирался, — нераздетый, в окружении разбросанных по дивану подушечек. В ногах, так и не тронутые ночью, лежали белой стопкой приготовленные простыни, подушки.
Клавдия, свежая со сна, в косынке и халатике, хозяйничала в квартире.
— Вставай, скоро чай будет готов.
Сообразив, что он дома, что уже утро, Скачков откинулся снова и потянулся с такой силой, что встал на мостик, — онемевшее за ночь тело требовало усилий и движения.
— Геш, диван сломаешь! — рассмеялась Клавдия, быстро сворачивая одеяло.
Обеими руками он неожиданно схватил ее и сильно привлек к себе. Уронив одеяло, Клавдия неловко упала к нему на диван.
— Совсем с ума сошел!.. Геш, не дури. Да слышишь ты? Соня же в кухне, — соображаешь?
— А, Соня твоя! — проговорил Скачков и, зазевав, разжал руки.
— А я ночью вставала. Спи-ишь, — без задних ног! Согнулся, скорчился, — замерз, наверное?
Поматывая головой, Скачков сел, уперся руками. Из коридора постучали, и голос Софьи Казимировны произнес за дверью:
— Чай готов.
— Идем! — откликнулась Клавдия и, покраснев, заторопила мужа: — Вот видишь… Давай в темпе. Нам же еще надо за Маришкой зайти.
День после матча отводился команде для отдыха. В этот день тренировочная база за городом из места заточения футболистов превращалась в общий семейный дом, — ребята приезжали сюда с женами и детьми. Для футболистов топилась парная баня, детвора и жены купались в озере, катались на лодках. Затем в большой комнате, где проходили теоретические занятия, сдвигались стулья, задергивались плотные шторы и начинал стрекотать киноаппарат. Ближе к вечеру, перед тем, как возвращаться в город, все семьи собирались в столовой, — обед готовился позднее установленного часа и проходил весело и долго, — нередко до темноты.