Два очка победы
Шрифт:
— Ничего особенного… — промямлил Скачков, поглядывая вверх, на окна. Он злился на свою бесхарактерность. Опять поддался на уговоры, опять уступил!
— А Фохт? — выспрашивал Звонарев. — Как… крепкий орешек?
— Фохт?.. Н-ничего. Фохт ничего.
— И Батищев вроде неплохо сыграл? Вот тебе и Сема! А боялись…
— Сема? Ничего. Да и все были в порядке.
— Говорят, Геш, в Вене золото дешевое? Не интересовался?
Валерия, аккуратно выдувая дым в окошко, поправила.
— Золото в Каире. В Вене замша.
— А девочки? — Звонарев подмигнул. — Австриячки? Венки, а?
Скачков —
— Когда там было?
— Ну, все-таки!.. А в Пратере были? А в музее современного искусства? Говорят: потрясно! А потом — в Вене же Наполеон женился. Ну, Штраус… это само собой. Чем же вы там занимались, слушай?
— Игра же. А потом… в Маутхаузен ездили. На другой день.
— Маутхаузен, Маутхаузен… — Звонарев захлопал ясными глазами. — Это что-то… вроде концлагеря, да? А разве он в Австрии? Вот не знал.
— Недалеко от Вены. Там Карбышеву памятник.
— Карбышев, Карбышев… Ты мне лучше вот что скажи: как там с Алехой Маркиным получилось? Так его в Вене и оставили? Ну, знаешь… Вот уж правильно говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. А что: отлежится, за границей поживет. Его же ведь и у нас могли заломать — правда? Как Полетая. А то… Вена же!
Вернулась Клавдия, плюхнулась в машину, ладошками замахала себе в разгоряченное лицо.
— Кукла-а… блеск! Маришка без ума будет! Где ты достал такую прелесть? Дорого стоила?
— Подарок.
— Ничего себе — подарочки! Хотя — для них это… Геш, чего ты опять чухаешься? — напустилась она, заметив, что Скачков морщится и трогает больное место под коленом. О травме в венском матче она ничего не знала. Да и зачем ей было знать?
Вытягивая ногу поудобнее, Скачков спросил:
— А у вас что, опять сборище?
— Опять! — Звонарев уязвленно хмыкнул, но полностью обиды не показал. — Обязаны мы или не обязаны обмыть кубок? Или вы его для одних себя завоевали? Ну, вот. Кстати, Владька тоже обещал нарисоваться. Как он в Вене сыграл, а? Та-лантливый парнишка! Боюсь, заберут его от нас в Москву. Переманят. Одна надежда, что Родион Васильич примет меры, не отдаст. Не отдаст, Геш, ни за что не отдаст. Ты еще Родиона Васильевича не знаешь. Да и нельзя нам отдавать Владьку, никак нельзя. Кто тогда забивать-то будет? Кто? Сухов? Он уже последки добирает. Муха? Н-ну я ничего против него не имею. Муха в общем-то игрок. Но-о… Нет! Не то все же, типичное не то.
Отчужденно откинувшись на спинку сиденья, Скачков слушал его увлеченную болтовню, изредка хмуро взглядывал в окно и поджимал губы. Ну чего, спрашивается, плетет? «Нельзя отдавать!» А знает ли он, как Серебряков пробивался в основной состав? Теперь Родион Васильевич, конечно, не отдаст его — будет стараться, чтобы парня не сманили. А чтобы парня не сманили. А что было сначала?
Звонарев не умолкал, покуда не приехали.
Квартиру Звонарев получил в новом доме железнодорожников на тихой зеленой улочке в центре города. Второй этаж, всю площадку целиком занимал Рытвин. На третьем этаже дверь в дверь со Звонаревым жил Ронькин.
На балконе третьего этажа толпились принаряженные люди. Звонарев, сворачивая во двор, сбавил ход и дал гудок. С балкона их увидели и замахали.
— Кипит карусель! — рассмеялся Звонарев. —
Валерия, не дожидаясь, пока машину загонят в гараж, побежала наверх. Из окон третьего этажа гремела музыка.
В подъезде Клавдия взяла Скачкова под руку.
— Геш, пожалуйста… Не куксись, а? Я же знаю тебя. Надуешься опять и просидишь пеньком. Обещай — не будешь? И — поговори с народом, расскажи о чем-нибудь. Ладно?
— Как ты думаешь, надолго это? — спросил Скачков.
— Перестань, слушай! — рассердилась Клавдия. — Хоть Валерию пожалей. Она же для тебя старалась. Ждали, готовились, встречали — и вот… Какой ты все-таки неблагодарный, Геш! Даже неловко за тебя.
— Неловко, значит шла бы одна! — закипятился Скачков. — Мне эти… ваши, знаешь, — вот! — и рукой по горлу.
Клавдия остановилась, посмотрела на него и запокачивала головой:
— Ах, какие мы чайники! Фр-р! Фр-р!.. Кстати, Геш, мой тебе совет: поухаживай немного за Валерией. Слышишь?
— Чего это? — Скачков стал столбом.
— Чего, чего!.. Господи, Геш, какой ты все-таки невнимательный. Поухаживай, не облезешь.
— Да чего, слушай, ради? У нее же муж есть.
Внизу хлопнула дверь, и кто-то длинными прыжками понесся вверх по лестнице.
— Идем, — сказала Клавдия. — Будь же современным человеком, Геш! Скобарь какой-то. Валерия… ну, просто немного к тебе неравнодушна. Пора бы уж заметить самому. Ох дикарь ты, Гешка, самый, настоящий дикарь! И что я в тебе нашла, ума не приложу?
— Слушай, — Скачков остановился, — Я лучше домой пойду.
В это время мимо них, прыгая через несколько ступенек, промчался Звонарев, крикнул:
— Скандалы на сегодня отменяются!.. За мной!..
В квартире с распахнутой на площадку дверью толкалась подвыпившая компания.
— Ого-го-го!.. — жизнерадостно завопил Звонарев, потрясая кулаками, и нырнул, как в воду.
Мелькнуло лихорадочное лицо Валерии, пронесшейся из кухни в комнаты с тарелками в руках. Кто-то оглушительно, всей пятерней, рванул струны гитары, заиграв туш. Кто-то а размаху, от избытка чувств, хватил Скачкова по спине и мокрыми губами прижался к щеке. К нему тянулись, передавали его с рук на руки, Клавдия потерялась сзади. Когда немного поутихло, Скачков увидел Владика Серебрякова, счастливого, хмельного, с обольстительной улыбкой. Рядом с ним он узнал тоненькую стюардессу в голубой форме, летевшую с ними в самолете. Ошалев от разнузданного шума, девушка крепко держалась за своего кавалера. «Когда он, хмырь, успел? — удивился Скачков. — Его же, кажется, манекенщица встречала».
К Серебрякову пробился опоздавший Звонарев и они шибко крест-накрест расцеловались.
— Владька, друг! — бушевал Звонарев, хмелея от кутерьмы вокруг. Он был сейчас в своей стихии.
Налетела Валерия, теряющая голову от беготни и многолюдия, вцепилась в Клавдию, прося, ее помочь на кухне. Лицо Валерии горело, она то и дело отбрасывала волосы на сторону. Скачков, помня наказ поухаживать, стеснительно поеживался. Легче всего было сейчас остаться одному и затесаться где-нибудь в угол.