Два очка победы
Шрифт:
— Узнаешь? — мигнул Звонарев. — Да Комов же. Его скороходка.
И точно — за ветровым стеклом покалеченной машины Скачков узнал забавного чертика, подвешенного на ниточке. Таких чертиков ребята покупали в прошлом году в Западной Германии.
— Кто это его поцеловал так?
Звонарев растянулся на капоте, вытирая тряпкой ветровое стекло.
— Он сам кого хочешь поцелует. Не просыхает же… А вон и сам, красавец. Спроси.
Комов шагал через площадь в обнимку с Суховым, притискивал его к себе и говорил, говорил, заглядывал в лицо. В другой руке
Федор увидел Скачкова неожиданно и слишком близко — растерялся.
— А мы… вот… — проговорил он и глуповато ухмыльнулся.
Зато Комов повел себя деятельно, по-хозяйски. Отперев машину, он загнал в нее девчушек, затем ударил Сухова по плечу.
— Нечего. Едем.
Звонареву он еле кивнул, а на Скачкова посмотрел, как на прозрачное стекло.
— Ты что-нибудь понял? — расхохотался Звонарев. — Плюнь, Геш, с высокого дерева. Подумаешь — Джалма Сантос, король защиты!
— Я же еще и виноват оказался, — растерянно пробормотал Скачков. — Но он, вроде, уезжать куда-то собирался?
Обтирая тряпкой руки, Звонарев презрительно фыркнул:
— Кому он нужен? Алкаш. Родиону Васильевичу нагрубил… Пока что в заводской команде ошивается. Да и то… Ну, едем, что ли?
Пока рассаживались, подошел Иван Степанович, заглянул в машину.
— Геш, завтра на автобус, не забудь. Тренировка в одиннадцать.
Дожидаясь, когда можно тронуться, Звонарев переглянулся со Скачковым в зеркальце.
— Вот сухарь, а, Геш? Не успели приехать и — в одиннадцать… Родион Васильевич его видеть не может. Да теперь чего уж — кубок привезли.
Он вывел машину на шоссе и пристроился в общий поток. Справа, отчаянно сигналя, пронеслась черная «Волга», на заднем сиденье мелькнуло лицо Серебрякова. Поравнялся «Москвич» Брагина и некоторое время, стреляя камешками в днище, шел рядом. Звонарев поднажал и обогнать себя не дал. Подбритая шея его покраснела от старания. В зеркальце Скачков увидел его азартное лицо с прикушенной губой — лихач, обгона не переносит.
Заняв все полотно дороги, беспорядочный кортеж автомобилей катился в город.
— Встречают, как бразильцев! — крикнул Звонарев, отыскав в зеркальце глаза Скачкова. — Тех, говорят, на пожарных машинах везли.
Из года в год Звонарев выписывал множество спортивных изданий и знал о спорте почти все. Валерия сидела рядом с ним вполоборота, часто поправляла растрепанную ветром прядь волос и курила папиросу, осторожно касаясь мундштука губами.
— Кто это Владьку встречал? — вполголоса поинтересовалась она у Клавдии. — Не обратила внимания?
Ответил ей Звонарев:
— А что — кадр ничего! Манекенщица.
Покачиваясь
— Маришка как, здорова? — спросил он, чтобы его не слышали впереди.
— Геш, — воскликнула Клавдия, отнимая руку, — можно подумать, что ты уезжал на целый год! Ничего с твоей Маришкой не сделается. Успокойся, пожалуйста!
Скачков едва не выругался. Он совсем забыл, что при посторонних, особенно при Звонаревых, Клавдия старательно выдерживает тон своей компании. Там полагалось быть насмешливым, ироничным, постоянно возбужденным — потуги на подражание чему-то прочитанному, виденному, а верней всего, подсмотренному.
Обернулась Валерия, насмешливо скользнула по смущенному лицу Скачкова и одобрительно мигнула Клавдии. Старшая подруга и наставница. При ней Клавдия вела себя, как ученица, подающая надежды, благодаря ей у Клавдии вдруг прорезался бешеный аппетит к радостям и удовольствиям жизни… Интересно, знает ли сама Валерия, что муж ей изменяет? Однажды он спросил об этом Клавдию, она, прежде чем ответить, не сразу справилась с заминкой.
— Господи, Геш, не лезь ты в чужие дела. Они живут, они довольны, и достаточно. Но что это с тобой? Ты стал интересоваться такими вещами. Стареешь, да?
Тогда он покраснел и не нашелся, что ответить. Сейчас он вдруг подумал: ну хорошо, а она ему… тоже? Это было бы неприятно, потому что каким-то краем непременно касалось бы Клавдии.
— К маме, конечно, не сходила? — сердито буркнул он.
— Она у нас была. Позавчера… или вчера? Вадим, когда мы в театр чуть не опоздали? Да, позавчера. Но вот сестрица твоя — не удостоила! Презирает!
Шампанское еще бродило в ней, горели щеки — Скачков отодвинулся и замолчал.
Едва машина остановилась возле дома, Клавдия выпорхнула первой и не позволила Скачкову выйти.
— Геш, а ты посиди, пожалуйста. Сиди, милый, сиди. Братцы, не пускайте его. Дай сумки, я сама все занесу.
Скачков возмутился:
— Куда ты меня опять? Я хоть с Маришкой поздороваюсь!
С пьяненькой сердечностью Клавдия опрокинула его обратно на сиденье и прицеловывая в обе щеки, засюсюкала, как над капризным ребенком:
— Нету, нету, милый, твоей Маришки дома. Нету. Я их с Соней в гости нарядила. Так что сиди и не волнуйся.
— Какие еще гости? — протестовал Скачков, понимая, что все поведение Клавдии — для зрителей.
— Какая тебе разница, милый. Гости и гости. День рождения у одной девочки — ну, доволен? Так что дома тебе делать нечего. Нечего, милый. А потому — сиди. О тебе уже побеспокоились, скучать не будешь.
Взвесив на руке большую, перевязанную крест-накрест коробку, она удивилась:
— А тут что такое? Кукла? Такая огромная? Вот радости-то будет!
С сумкой и коробкой Клавдия скрылась в подъезде, стукнула дверью. Звонарев, закуривая, повернулся к Скачкову.
— А как это вы, слушай, осмелились играть тремя нападающими? На чужом поле, с ослабленной защитой… эт-то, знаешь…