Два очка победы
Шрифт:
«Что-то в ней все больше прорезается какое-то… не свое. Приехал, называется…»
На улице горели плафоны ночного освещения. Руки в карманах, Скачков прислонился к дереву. «Куда сейчас — домой? Там пусто». Сверху, с балкона третьего этажа, кто-то восторженно доказывал:
— Вы современные гладиаторы! Все вы распяты на зеленом поле, как на кресте! Я напишу об этом потрясающие стихи.
Шелестя шинами, подъехала машина с зеленым огоньком. Шофер в кепочке набекрень высунулся из кабины.
— Геш, чего ждешь?
Скачков пришел в
— Да ехать, пожалуй, надо.
— Так садись. А я гляжу — стоишь. Едва не проехал. Может, выпил, думаю, еще чего? Куда ехать?
— Куда? Тут еще, брат, сообразить надо.
— Домой, на базу? — подсказывал шофер. Он отпустил тормоза, и машина тихо покатилась под уклон.
— А знаешь что? — загорелся вдруг Скачков и громко хлопнул дверцей. — Не домой и не на базу. Гони пока в поселок, в железнодорожный. Знаешь? Ну, а там найдем.
И он сощурился, как бы идя наперекор кому-то. Но — кому? А все равно кому!
— Поехали!
О Женьке ему вспомнилось внезапно, и он обрадовался: Вот кому его приезд доставит радость… Ему и самому сейчас хотелось оказаться рядом с ней: хотелось умиротворения, покоя, тишины и, может быть, чуть-чуть участия. Жизнь для него опять пошла на поворот, а пережить и осознать это хотелось с кем-нибудь вдвоем, не в одиночку. Надоело одиночество — сколько можно? А с Женькой просто: она поймет все сразу и не станет даже спрашивать. Главное, что она не фыркнет, когда он ей расскажет о своих надеждах на завод. С дорогою, с депо, с заводом у многих из поселковых было связано начало жизни, и Скачков сегодня, хоть и говорил Семен Семенычу нескладно, путано, а все же в глубине души испытывал спокойную уверенность: пусть расставание с футболом будет тяжким, но жизнь не кончена, она, на его счастье, устроена на крепком основании.
Машина вылетела из центральных улиц, сбоку дороги понеслась стена пирамидальных тополей. Свистел в окошке ветер, автомобильные шины трещали на сухом асфальте, как семечки на сковородке. Скачков расстегнул ворот рубашки и подставил ветру шею.
Шофер напряженно следил за дорогой и не переставал выкрикивать:
— В аэропорту сегодня был. Специально приезжал. Не пробиться было.
Скачков вяло подавил зевок.
— Да, многовато собралось.
— Как Фохт, Геша? Говорят, ломанул он тебя? А Ригеля мы еще в прошлом году засекли. На него только Сему выпускать. Маркина жалко. Вратарь был хороший. Я его перед самым отъездом возил. Поговорили еще. Надо же! Жалко.
Из оживленной болтовни шофера узнавалось многое — не надо никаких последних известий. Таксисты всегда в курсе всех футбольных событий.
— Кома-то… слыхал, Геш? — в заводской команде. А говорили, в Москву берут. Вчера как раз играли. Опять пенальти схлопотал. Пропал мужик.
— Сегодня тур, — сказал Скачков. — Не слышал, как там в Ленинграде?
В Ленинграде играли торпедовцы Москвы, очередная кубковая встреча.
— Как не слышал? Вот, репортаж был, — шофер пристукнул по приемнику. —
Скачков с пониманием покачал головой:
— Леху надо держать, он может.
— Вам с ленинградцами на их поле играть? — голосисто выкрикивал шофер, все время подбавляя ходу.
— В первом круге у них.
— А на Кубок?
— Ты подожди! — суеверно отмахнулся Скачков. — Нам еще с Кутаиси играть.
— Бро-ось, Геш! — шофер задорно блестел глазами из-под кепочки. — Кутаиси… Австрийцев ободрали!
Скачков напомнил:
— Ленинградцам еще с Баку играть.
Шофер согласился:
— С Баку им придется пободаться. А что для вас лучше — Баку или Ленинград?
— Какая разница? Играть надо.
— А где матч? На чьем поле?
— Если Баку выиграет, то у них. Если Ленинград — дома играем.
— Тогда пускай Ленинград, — рассмеялся шофер. — Поболеем… Но вам придется с дороги возвращаться!
— Если Ленинград выиграет? Да, из Тбилиси домой.
— А потом опять в Баку? А потом домой? Ну, налетаетесь вы нынче!
— Погоди-ка, не разгоняй, — попросил Скачков, начиная вглядываться в темный ряд домишек за густыми палисадниками. — Кажется, приехали. Где-то тут должно быть… Ага, вот! Стопори.
— Тю-у… кто пришел-то! — изумилась она. — Прилетели уже?
— Не спишь еще? А я вот… Загляну, думаю.
— Заходи, Геш. А я стирала.
На веревке наискосок всего двора тяжело висело мокрое белье. Мокры и ровно застланы половичками крылечко, коридор. С кухни пробивался поздний свет.
— Бабка? — шепотом спросил Скачков, кивая на кухню.
— Она, — ответила Женька. — Собираю ее. Дали путевку в профилакторий — не отказываться же! Отвезу ее завтра, пускай поживет. И ей хорошо, и мне без забот.
— Увидит сейчас, не узнает.
— Так времени-то прошло!
Поднимаясь за Скачковым, Женька сняла фартук и вытирала руки.
Осматриваясь в давно знакомой комнате, Скачков не находил заметных перемен. Разве этажерка с книгами, да веер фотографий над столиком.
— Ты как… сейчас из дому, нет? — спросила Женька. — Я это к тому, что, может, есть хочешь. Я борщ варила, не остыл еще.
— Борщ? — Скачков, стесняясь, заскоблил затылок. — Вообще-то…
— Все ясно, — вмешалась она и стала собирать на стол. — Поругались, что ли?
— Да как тебе сказать? Маленько, знаешь, есть.
— Тогда сиди. Я сейчас.
Надевая фартук, завязывая на спине, Женька ушла на кухню.
Оставшись один, Скачков зачем-то энергично потер руки, стянул пиджак и повесил ни спинку стула, так он поступал в те времена, когда бывал здесь частым и желанным гостем. Затем полез по фотографиям. На любительских снимках, не всегда удачных, он узнавал Женьку и какого-то одного и того же парня с мотоциклом. «Гм… — он неожиданно ощутил что-то похожее на ревность. — А в общем-то…»