Два одиночества

Джоунс Сандра

Она хотела рвануться из его рук, но осталась на месте.

— Знаешь, я подумала, когда будем покупать какао, можно прихватить пастилу, — пролепетала она. Господи, что она несет?!

— Пастилу? Ладно. Так и запишем. А теперь иди ко мне, Терри.

Ну что ей оставалось делать? Разве прилив может противиться лунному притяжению? Делая последнюю, отчаянную попытку прислушаться к голосу разума, Терри взмолилась:

— Кейн, пожалуйста, только без глупостей! Это все усложнит, а нам с тобой не нужно...

— Терри,

я сам знаю, что мне нужно. И думаю, знаю, что нужно тебе.

— Нет, не знаешь! Это мне нужно меньше всего!

Он стоял так близко, что она видела морщинки в уголках его рта и намечающуюся седину в густых светло-русых волосах.

— И чего же тебе не нужно? — с ухмылкой протянул он, глядя ей в глаза. — Ты же не знаешь, что я хотел предложить.

Но Терри знала, и он знал, что она знает. Потому что они оба этого хотят. Да, она его хочет. Мечтает ощутить прикосновение его тела, мечтает провести всю ночь в его объятиях, любоваться его мимолетной улыбкой и разделить его печаль. А если удастся, хотя бы утешить.

Нет, это не любовь! — говорила она себе. Кейн никогда не притворялся, что любит. Ну и что? Почему бы не согласиться хотя бы на то, что он предлагает? В конце концов, никто от этого не умрет. И вреда никому никакого. Все будет как прежде. Завтра наступит новый день и, как всегда, взойдет солнце.

Не сводя с нее глаз, Кейн наклонился и поднял ее на руки. Его глаза сказали ей все. И ее всю пронзило желание. Толкнув плечом дверь в спальню, Кейн осторожно поставил ее на прикроватный коврик.

И Терри опустилась с небес на землю: отголоски прошлого пробудили в ней привычное чувство неполноценности, избавиться от которого — сколько бы килограммов она ни сбросила и как бы хорошо ни одевалась — ей так и не удалось.

У Терри давным-давно сложилось мнение о себе, и Джон, обнаружив в Терри комплекс неполноценности, сразу же воспользовался им. Она до сих пор стесняется своей наготы. Слишком маленькой груди. Слишком широких бедер. Когда Кейн смотрел на нее, она чувствовала себя не в своей тарелке и начинала сомневаться, может ли доставить наслаждение мужчине.

Терри закрыла глаза, словно от этого могла стать невидимкой. Заметив ее смятение, Кейн не торопил событий. Завернутый в детское покрывало, он подошел к туалетному столику и машинально стал перебирать мелочи — зеркальце в серебряной оправе, расческу, флакон с туалетной водой, рисунок Фреда в рамке... Он чувствовал себя одновременно и защитником, и насильником.

Конечно же она волнуется. И он тоже. Но чему быть, того не миновать. Так зачем тянуть время? Пропади все пропадом! Когда он рядом с Терри, он постоянно возбужден. Черт, и это в его-то годы!

Ничего себе положеньице! Взглянул бы кто со стороны — живот бы надорвал со смеху. Она стоит столбом, а он тайком кидает на нее взгляды — можно подумать, будто два подростка на первом свидании.

Откровенно

говоря, Терри далеко не красавица. И ему жизни не хватит понять, в чем ее изюминка. Или изюминки... Может, в том, как она вздергивает подбородок? Или как переливается серебром копна ее волос. А может, в том, как ее глаза — то серые, то зеленые — вдруг зажигаются смехом?

Нет, главное — это то, что он чувствует, когда Терри рядом. Тепло, уют и покой. Она принимает его таким, каков он есть, без объяснений.

Кейн подошел к ней и поддел пальцем связку английских булавок, приколотых к вороту ее халата.

— Оригинальное украшение. — Он улыбнулся. — Или это от сглаза?

— На всякий случай. Так я всегда знаю, где их найти.

— Кстати, о сглазе. Терри, ты только не волнуйся, я тебя не сглажу. И не подставлю. Если бы у меня были сомнения на этот счет, дело бы не приняло такого оборота.

— Знаю, Кейн. Ты тоже не волнуйся.

Испытав на себе бесцеремонность и эгоизм Джона, Терри дала себе зарок быть осмотрительной. Но в этот вечер хозяйкой положения она уже не была.

— Кейн, после развода у меня никого не было... — смущенно пробормотала Терри. — И вообще, ты, наверное, уже понял, что я... — она прочистила горло, — что я никогда не была особенно сильна в этом деле.

— Опять скромничаешь? — В уголках его рта заиграла лукавая улыбка. — Помнится, ты говорила то же самое про танцы.

— И разве я была не права?

— А я думаю, что вдвоем мы с тобой отлично справимся, — ухмыльнулся он, развязывая пояс ее халата. — Практика — великая вещь...

Она перевела дыхание и опустила глаза. Будь что будет!

— Просто я боюсь тебя разочаровать, — еле слышно пролепетала она.

— Позволь мне судить об этом самому.

Кейн провел по ее телу руками — и халат сполз на пол.

— Именно этого я и боюсь! — с нервным смешком выпалила она. — Ты будешь судить. — Она вздохнула. Ну вот! Все повторяется снова: ее судят, выискивают изъяны и недостатки...

Когда его губы коснулись ямочки у нее на шее, у Терри подкосились ноги. Кейн обхватил ее за талию и, не выпуская из рук, уложил на кровать. Она вся напряглась, боясь шевельнуться и даже дышать. Нависшее над ней лицо Кейна казалось незнакомым — серьезное, почти суровое, и отрешенное, почти неприступное...

Ошеломленная стремительностью происходящего, Терри сдалась без сопротивления. Кейн покрывал ее тело легкими поцелуями, а его руки ласкали ее так, что в обоих пробудился вулкан страсти.

Господи, какое блаженство! Неужели так бывает? Нет, этого не может быть! — думала Терри и, боясь поверить в свое счастье, пробормотала, возбужденно дыша:

— Кейн... не надо... Что ты... Кейн!

— Тише, сладкая моя, я хочу, чтобы тебе было приятно. — И он снова поцеловал ее в ямочку на шее, где бился пульс. — Пожалуйста, доверься мне.