Два Парижа

Рудинский Владимир

– Если уж допускать осмысленность подобных предсказаний, давайте и я попробую, – прервал я молчание, придавая своим интонациям, насколько мог, бодрый характер и придвигая к себе Пушкина. – Только у меня, по правде сказать, личной жизни почти нет: она вся сплетается с политической борьбой. Посмотрим, сумеет ли мне Александр Сергеевич что-нибудь сообщить на этот счет!

Я перевернул несколько страниц, выбрал одну из них, бросив наугад взгляд, и мое внимание остановилось на строках:

Товарищ верь! Взойдет она,Заря пленительного счастья,Россия вспрянет ото сна… [26]

26

Отрывок

из стихотворения А. С. Пушкина «К Чаадаеву».

На этот раз я улыбнулся вполне искренно.

– Теперь вы можете убедиться, Елена Георгиевна, насколько нелепо значение, которое мы придаем этой глупой забаве. Мне, монархисту, выходят слова об «обломках самовластья». Смешнее, более некстати, право, уже ничего не может и быть.

Но Елена покачала головой, серьезно и задумчиво.

– В наши дни, да еще среди нас, эмигрантов, если говорится о самовластье, без труда угадывают, о каком. Я рада за вас, и вообще рада: лучше предсказания, пожалуй, не придумаешь на заказ. Однако, если уж на то пошло, загадайте о вашей личной судьбе.

Для разнообразия я вытащил с нижней полочки маленький томик Альфреда де Виньи [27] в элегантном черном переплете.

Мне попалась «Смерть волка»:

Le loup le quitte alors et puis il nous regarde.Les couteaux lui restaient au fanc jusqu’`a la garde,Le clouaient au gazon tout baign'e dans son sang;Nos fusils l’entouraient en sinistre croissant.Il nous regarde encore, ensuite il se recouche,Tout en l'echant le sang r'epandu sur sa bouche,Et, sans daigner savoir comment il a p'eri,Refermant ses grands yeux, meurt sans jeter un cri [28] .

27

Альфред Виктор де Виньи, граф (Alfred Victor de Vigny; 1797–1863) – французский писатель, военный и общественный деятель. Один из наиболее значительных представителей французского романтизма.

28

Волк бросает загрызенного им пса и поворачивается к нам. / Ножи, всаженные по рукоять ему в бок, / Пригвождают его к окровавленной земле; / Наши ружья окружают его зловещим кольцом. / Посмотрев на нас, он ложится, облизывая кровь, / Покрывающую его морду, / И, не стараясь разобрать причину своей гибели, Умирает, не издав ни звука. – Перевод автора.

– Что же, – проговорил я после короткой тишины, поддаваясь обаянию несравненных александрийских строф, – это уже не предсказание, это совет… И совет подходящий. Да, я желал бы умереть так, стиснув зубы, как волк, в непреклонном бою, не убегая и не прося пощады…

Во взгляде Елены мелькнуло сочувствие; потом она медленно, словно нехотя, поднялась и протянула мне руку.

– Уже поздно; вам надо отдохнуть, да и мне тоже. Спасибо вам: мне приятно иметь подле себя друга в эти минуты: без вас мне было бы куда тяжелей. – Она сказала это тепло и по-товарищески, и в ее зрачках замерцал на мгновение мягкий свет.

Может быть, мне не следовало уходить. Если бы я остался еще с нею, многое могло бы измениться, и моя душа не знала бы теперь тех мучительных упреков, какие мне часто мешают спать по ночам. Но как я мог? Правда, в тот миг, кода я сжал в руке ее холодные тонкие пальцы, мною овладела такая безумная жалость и нежность к этой бледной синеокой девочке, что я с трудом подавил в себе желание

взять ее в объятия, приласкать, как ребенка, поклясться ей, что моя любовь защитит ее от любого наваждения, не допустит никаких призраков до нее дотронуться, хотя бы все адские силы на меня восстали, что я заставлю ее забыть обо всем, и вырву ее у нее самой… Но мы все привыкли откладывать вещи на завтра. Разве я знал, что этого завтра не будет?

* * *

Только что прошедший дождь освежил воздух, и я жадно втягивал его в легкие, словно вырвавшись из удушливой атмосферы; огоньки фонарей весело искрились в десятках луж на асфальте; вид глухого парижского тупика представился мне почему-то сказочно-прекрасным, будто я вернулся к жизни, выйдя из могилы; было сыро и холодно, но от ходьбы я быстро согрелся…

На следующий день, лишь только я позвонил у подъезда Елены, возбужденная консьержка мне сообщила, что ее уже нет в живых, и словоохотливо засыпала меня подробностями.

Помню, я слушал ее пораженный, прислонившись к стене, не в силах вымолвить звука… Мать, вернувшись с работы, нашла Елену мертвой в постели; около нее на столике флакон снотворного, чрезмерную дозу которого она приняла…

Инцидент наделал шуму и попал даже во французские газеты, где фигурировал под заголовком: «Несчастный случай или самоубийство?». Конечно, я скорее склонен думать, что это было самоубийство. Хотя иногда в мой мозг закрадывается сомнение: она ли сама пожелала уйти к своему страшному возлюбленному, или его рука, протянутая из неведомых пространств иного света, прикоснулась к стакану у ее изголовья?

Хранитель

Cave ne eas! [29]

В тот час, когда все улицы Парижа внезапно заполняются человеческой массой, непрерывным потоком льющейся из дверей различных учреждений, – в полдень, или, чтобы быть точным, в десять минут первого одного ясного и жаркого весеннего дня, на площадь Конкорд вышел из конторы общества «Эклэр Пюблисите» худощавый молодой человек среднего роста. Его лицо с черными живыми глазами было если не красивым, то привлекательным, но в этот момент на нем лежал отпечаток какой-то растерянности и нервности, выдававшей себя невольными движениями заложенных за спину тонких пальцев его рук и взглядом, которым он бродил по мостовой, низко опустив на грудь темно-русую голову.

29

Берегись; не ходи! (лат.)

Он весь вздрогнул, когда его внезапно окликнули по фамилии, и, подняв голову, с удивлением смерил глазами высокого светловолосого мужчину, остановившегося напротив него.

– Простите меня, мсье де Серпиньи, – учтиво сказал незнакомец, – инспектор Ле Генн из «Сюрте Насиональ» [30] . Мне хотелось бы с вами поговорить. Неприятно занимать время вашего обеденного перерыва… Но, может быть, мы могли бы пообедать вместе в вашем обычном кафе? Или это вас стеснит?

30

S^uret'e National – французская служба национальной безопасности.

По лицу Серпиньи на протяжении секунды прошла целая гамма чувств: изумление, испуг, вызов…

– Если разговор короткий… я думаю, что так? Зайдем в сад и там, на скамье, мы сможем беседовать не стесняясь, без свидетелей.

Через несколько минут они расположились в тени, на террасе Тюльерийского сада, высоко поднимающейся над улицей Риволи и безлюдными в этот час усыпанными гравием дорожками. Широкая площадка была пуста, лишь в отдалении одинокая старушка прогуливала двух собак…

– Итак, чем могу служить? – с недоверием и настороженностью, смешанными с любопытством, спросил молодой человек.