Два Парижа
Шрифт:
Что до Ле Генна, он через пару минут вполне пришел в себя. Все трое могли еще заметить в центре комнаты странное движение воздуха и что-то похожее на клубящийся туман, который, впрочем, быстро рассеялся, и странный, замораживающий холод, тоже, однако, уступивший место нормальной температуре, да еще какой-то неопределенный, ни на что непохожий запах, растворившийся постепенно в воздухе…
Таким образом министерство осталось в неведении относительно практических достижений доктора Феррана в его странных исследованиях. Были бы шансы допытаться до истины, разбираясь в рукописях и материалах в лаборатории, где он работал, но там произошла не совсем понятная катастрофа, и взрыв уничтожил
Любовь мертвеца
Amar despu'es-de la muerte.
Я возвращался домой последним метро. Поезд был почти пуст, особенно к концу пути, и я оставался единственным пассажиром в своем вагоне. Поэтому мое внимание невольно остановилось на девушке, которая вошла на одной из последних станций и, не взглянув на меня, села в противоположном углу.
22
«Любовь после смерти» (исп.) – название одной из популярных драм испанского драматурга и поэта Педро Кальдерона де ля Барка (Pedro Calderon de la Barca; 1600–1681).
Ей могло быть года двадцать два. Я сразу припомнил эту стройную фигуру, этот нежный овал лица. Года два тому назад одни мои знакомые, очень милая молодая пара, которые позже уехали в Америку, представили меня ей на каком-то балу. Мы обменялись всего двумя-тремя словами, и с тех пор я ее больше не встречал. Однако ее имя и фамилия сохранились где-то в глубине моего сознания.
При обычных условиях я не позволил бы себе напомнить моей случайной спутнице о своем знакомстве, слишком беглом и уже далеком. Ничто на свете не могло бы меня испугать больше, чем мысль, что меня примут за не в меру назойливого ловеласа. Но, кидая на нее время от времени взгляд, я всё больше чувствовал, что она находится во власти тяжелых переживаний – горя, заботы или страха, – целиком ее поглощающих и застилающих окружающий мир. Она сидела неподвижно, склонив голову на грудь, так, что волна темно-каштановых волос падала вперед на высокий лоб, опустив глаза, длинные ресницы которых кидали тень на побледневшие щеки; тонкие, нервные черты ее лица казались скованными глубокой задумчивостью. Конечно, беспокоить человека в такие моменты неделикатно… но, с другой стороны, не бывает ли иногда участие, от кого бы оно ни исходило, драгоценно именно тогда, когда нас мучит какой-либо тяжелый и неразрешимый вопрос, как это, видимо, было с моей попутчицей?
Поколебавшись несколько минут, я сделал над собой усилие, пересек вагон и поклонился.
– Извините меня… Мне кажется, меня с вами когда-то познакомили Черняковы.
Девушка подняла на меня взгляд; по ее губам скользнула бледная улыбка.
– Да, как же, я вас помню. Как они поживают, Черняков и его жена? Давно ли вы имели от них известия?
Я опустился на сидение напротив нее, и некоторое время наш разговор вращался вокруг общих знакомых. Как только этот сюжет был исчерпан, я сказал:
– У вас неважный вид, Елена Георгиевна. Вы похудели и побледнели за то время, что я вас не видел. Вы переутомились? Или были нездоровы?
– Нет, это не усталость и не болезнь… это другое, – ответила она словно рассеянно
– Вам не покажется странным, – продолжала она, словно принимая внезапное решение, – если я расскажу вам одну историю?
– Ничуть, – ответил я ровным тоном. – Мне самому несколько раз в жизни случалось рассказывать о себе, своих мыслях и интимной жизни людям, случайно встреченным в дороге, чужим и незнакомым… рассказывать так откровенно, как я не мог бы никому из близких… И всегда после этого я чувствовал большое облегчение. Поверьте, я сохраню в секрете всё, о чем бы ни шла речь, и, если смогу, с удовольствием вам помогу.
Елена помолчала мгновение, а затем, вместо рассказа, задала мне вопрос, прямой и быстрый, как удар ножа.
– Вы были знакомы с Рахмановым?
– Да, – отозвался я, не задумываясь. – Среди людей, активно участвующих в политической работе, молодых и энергичных не так много, и с большинством из них мне приходилось встречаться. Мы с ним даже были друзьями. Правда, последнее время он отошел от политики и словно замкнулся в себе; мы виделись реже и отдалились один от другого… Конечно, если бы я знал тогда… Но его самоубийство было для меня совершенной неожиданностью.
Вдруг я почувствовал, что вся кровь бросилась мне в лицо; попытался удержаться – и покраснел еще больше. Я вспомнил слухи, что Рахманов покончил с собой из-за несчастной любви… никто не мог назвать точно женщину, бывшую причиной его смерти, но сейчас я внезапно понял, что она сидит напротив меня… хуже того – она отгадала все мои мысли…
По счастью для меня, поезд остановился; за окном в электрическом свете тянулась длинная и пустая площадка конечной станции. Мы вышли. Казалось естественным, чтобы я проводил Елену Георгиевну. Наверху лестницы нам навстречу пахнул сырой осенний ветер, со свистом несший вдоль широкого бульвара пожелтевшие листья. Довольно долго мы оба молчали, и лишь когда мы уже повернули вбок, в узкую и извилистую полутемную улицу, я собрался с духом возобновить разговор.
– Поверьте, я понимаю, Елена Георгиевна, как вам тяжело, но вы не должны слишком мучить себя… Ведь в конце концов вам совершенно не в чем себя упрекнуть. Нельзя себя принудить, и если вы не могли его полюбить…
– Я не говорю, что я не могла, – ее голос прозвучал глухо, словно издалека; она шла рядом со мною, но только когда мы проходили мимо одного из редких фонарей, я различал во мраке бледное лицо, на котором были видны сейчас не столько страдание, как усталость и задумчивость.
– Меня пугала его любовь, ее сила… Я чувствовала, что он живет мной одной, что я стала для него всем миром… и мне было страшно принять его любовь… мне казалось, что он потребует от меня слишком много… А вот в то же время другие могут любить весело и без усилия… тогда мне казалось, что мне больше нравится другой, на которого мне теперь и смотреть не хочется.
– Женщины всегда предпочитают самого ничтожного из своих поклонников, и того, кто любит их меньше всех, – не сумел я удержаться от горькой фразы и пожалел о ней, почувствовав дрожь, которая прошла по тонкой фигуре возле меня. Но Елена продолжала свой рассказ, словно не слушая меня.
– Теперь, после его смерти, я чувствую, что я его любила, что я только одного его и могла любить. Вот уже два месяца, а я только и могу думать о нем, день и ночь вспоминать каждое его слово, каждое движение… Мне кажется, что он всё время около меня, и жизнь для меня всё больше теряет смысл без него…