Два путника в ночи
Шрифт:
Виталик! Жизнерадостный, бесшабашный пьяница и бабник, которого знал весь город. Обожающий застолья, гостей и праздники. О его похождениях и многочисленных романах ходили легенды. Можно сказать, что в известном смысле он был украшением города.
В компанию Виталика Римму привел сослуживец. Как оказалось позже, по просьбе самого Виталика, заприметившего ее у главного архитектора. Отмечался чей-то день рождения, уже и не вспомнить, чей. Виталик бросился к Римме, как страждущий к источнику. Целый вечер не отходил от нее, поминутно целовал руки и говорил комплименты.
– В
Присутствующие женщины смотрели исподлобья… ревновали. А она, неловкая от смущения и счастливая, не решалась поднять на него глаза.
Свадьба была шумной, многолюдной и богатой. Венчались в соборе Христа Спасителя. Посмотреть спектакль собралось полгорода. Платье для невесты взяли в экспериментальной лаборатории ателье, где обшивались богатые и знаменитые. Виталика там знали и любили. Шампанское лилось рекой, цветов было море… Жених не жалел денег. Им кричали: «Горько!» Они целовались, потом Виталик схватил ее на руки и понес, почти побежал вокруг стола… Фата неслась за ними, как чайка… Она крепко держала его за шею.
Потом, глубокой ночью уже, катались на тройках, будоража спящий город. Потом встречали рассвет на реке. К тому времени оставались самые стойкие гости – радостные гуляки и неисправимые романтики. Стреляли пробками в небо новые бутылки шампанского. Пили стоя, так как трава была мокрая от росы.
Римма была едва жива от усталости, и больше всего на свете ей хотелось под горячий душ и в постель. А Виталик был неутомим. Он танцевал лезгинку, пил шампанское, швырял в реку бокалы, бросался собирать хворост для костра, пел цыганские романсы. Под занавес, уже на рассвете, полез купаться в темную речную воду, над которой клубился белесый утренний туман, как был – в одежде, только пиджак швырнул на песок. А потом вдруг упал как подкошенный и уснул.
Приятели с хохотом погрузили его в машину – тройки с бубенцами к тому времени уже разъехались – и повезли молодых домой. Дома Римма сняла с себя бесценное платье, которое нужно было вернуть в экспериментальную лабораторию, помятую несвежую фату, жемчужное ожерелье, кольца…
В ванной она долго рассматривала свое уставшее лицо, синяки под глазами – хороша невеста! После душа пришла в спальню, встала на пороге. Виталик, лежа одетый поверх одеяла, молодецки храпел.
– Муж! – сказала она вслух, словно пробуя эти слова на вкус. – Мой муж!
Так и не поняв, что же она испытывает к лежащему перед ней человеку, она закрыла дверь в спальню, вернулась в гостиную и устроилась на большой мягкой тахте.
Семьи в полном смысле слова – с кухней, обедами, планами на будущее – у них не было. Зато было весело и денежно. Двери их дома были всегда и для всех открыты. Всегда у них гуляли, пили и ели, вечно кто-нибудь оставался ночевать, иногда вдвоем, а то и втроем. Временами вспыхивали громкие разборки, билась посуда и плакали женщины. Потом шумно мирились, и снова – вино, цветы, музыка и забубенное веселье.
Виталик два или три месяца обожал ее, потом остыл и все чаще оставался на ночь в мастерской.
Однажды ночью раздался телефонный звонок,
Виталик долго не открывал, а когда открыл, ни слова не сказав и не удивившись, молча отступил в сторону. Римма вихрем пролетела по длинному коридору, ворвалась в комнату и увидела…
Позвонивший не обманул ее. Виталик действительно был не один. На тахте сидел, закутавшсь в простыню, незнакомый молодой человек и испуганно смотрел на нее. В воздухе витал нежный аромат яблок… Антоновка! Плетеная корзинка, полная яблок, стояла на столе. Рядом – бутылка вина, две рюмки, коробка печенья…
Остолбеневшая Римма, открыв рот, смотрела на парня. Виталик неслышно подошел сзади, стоял, опираясь о косяк двери, скрестив на груди руки. Был он бос, в одних джинсах. Розовощекий блондин испуганно смотрел на нее. Пауза затягивалась. Все молчали.
Римма вдруг стремительно повернулась к мужу, мельком отметив широкий разворот его плеч, темные соски на выпуклой груди, размахнулась и ударила по лицу. Он не успел отпрянуть. И помчалась к выходу. С силой захлопнула за собой дверь. На улице было холодно и пусто. Шел дождь. Тусклые фонари отражались в мокром асфальте. Она остановилась, слизывая с уголков губ злые слезы. Раздумывала, куда пойти.
Что она чувствовала в эту минуту? Злость? Разочарование? Изумление? Оторопь? Всего понемногу. Бешено и звонко колотилось сердце, да где-то глубоко в сознании вертелись заезженной пластинкой две мысли: «Лучше бы я не приходила!» и «Что же делать?» Постояв нерешительно минуту-другую, она направилась к Людмиле. По ночному городу, под дождем, без зонта. И прекрасно! Чем хуже – тем лучше.
Людмила была дома. Рассмотрев подругу в глазок, она открыла дверь, представ перед Риммой растрепанной, в халате, накинутом поверх ночной рубашки. Лицо ее лоснилось от крема, ненакрашенные глаза, какие-то беззащитные, щурились на свет.
– Риммочка, что случилось? – выдохнула она испуганно.
Римма, не отвечая, прошла в кухню, уселась на табуретку.
– Людмила, – сказала она, серьезно глядя на подругу, – я, наверное, уйду от мужа.
К ее удивлению, Людмила не ахнула, не всплеснула руками и вообще повела себя довольно странно.
– Чай будешь? – спросила она.
– Я ухожу от Виталика, – повторила Римма громче. – Слышишь?
– Слышу, – только и ответила Людмила.
– Я не могу с ним больше, – продолжала Римма, озадаченная и обиженная странным бесчувствием подруги.
Людмила молчала. Римма сняла куртку и бросила ее на табуретку рядом с собой. Людмила молча возилась с чайником.
– Да что с тобой?! – возмутилась Римма. – Оставь в покое свои кастрюли! Я развожусь, слышишь?
– Что случилось? – наконец выдавила из себя Людмила. Она поставила чайник на огонь и присела около Риммы. Вытянула ноги в тапочках с кошачьими мордами, повертела ими в воздухе. Рассматривала их так сосредоточенно, как будто видела впервые.