Два с половиной человека
Шрифт:
– Эх, Ярослав. Ты не хочешь услышать о главном, что я пытаюсь до тебя донести.
– Что за бред ты несёшь? Будь мужиком, выйди на чёртов свет!
– Ты не желаешь слышать о том, Ярослав, что она убила собственное дитя и играет на публику!
Теперь я на достаточном расстоянии для броска, и я резко подаюсь вперёд. Громкий выстрел звучит подобно взрыву. Оглушает. А следом по комнате проносится пронзительный женский крик, полный боли.
Мои колени подкашиваются. Внутренности горят от разрушающего пламени. Запоздало думаю, отчего же я такой дурак? Ритку показали в нужном месте в нужное время, не чтобы её
Я, с удивлением глядя, как по груди расползается кровавое пятно, принимаю попытку за попыткой сделать новый вдох.
Но почему-то мне это не удаётся.
24. Ярослав
Пытаюсь сделать вдох и не могу. В горле словно что-то мешается. Открываю глаза и тут же закрываю. Яркий свет лампы слепит, отражаясь от белых стен.
– Власов, очнулся! Слава Богу! – слышу рядом голос своей жены.
Бывшей жены. Какого чёрта она тут забыла? И где «тут»?
Пока я вспоминаю последние события, набегают люди в белых халатах. Изучают меня досконально, снимают дыхательную трубку, и я откашливаюсь. Горло саднит. Пересохшие губы не слушаются.
– Туманова... – хриплю я.
Всё, что меня интересует, это выбралась ли Ритка и как Соня.
– Власов, ты как всегда! – качает головой Геля. – Всё о работе и о работе. Взяли твою Туманову. Она пыталась сбежать, когда подстрелила тебя, но ты её задел. Так и нашли рядом с тобой без сознания.
– Она… – просто не могу произнести это вслух!
– В СИЗО, даёт показания неохотно. Всё рыдает. О ребёнке твердит, мол, похитили у неё дочку. – Значит, он забрал малышку. Я был прав. Всё это время преступник охотился за дочерью Туманова! – Знаешь, я бы даже поверила. Заливает она – будь здоров! Так убедительно. Всё, как в показаниях. Патологическая лгунья. Но ты не переживай, и не таких ломали. Скоро она поймёт, что врать бесполезно, и даст признательные показания. Одна проблема, подполковник Власов, – усмехается Гелька. – Кстати, поздравляю. Тебе присвоили очередное звание, пока ты тут отлёживался.
– Что там с Тумановой? – нетерпеливо перебиваю её.
– Она, как узнала, что к убийству родителей и мужа ей добавили также покушение на сотрудника следственного комитета при исполнении, сразу сникла. Сказала, что всё подпишет, но у неё есть одно условие.
– Какое?
– Только тебе согласилась дать показания. Больная она, Власов. Поверь, я много таких повидала. Попытается тебя добить за то, что ты её всё-таки нашёл.
– Не пори чушь, – злюсь я. – Девчонке неполных девятнадцать лет, что она мне сделает в допросной?
– Она в отчаянии. Настолько завралась, что нервы сдают. Сначала всё пыталась давить на жалость, что ребёнка у неё похитили... Да только какого ребёнка, Власов? В доме, где вас нашли, ни единого намёка не было. Ни сраного памперса... Ни погремушки! Ни черта!
Закрываю глаза, захлёбываясь в воспоминании. Рита, бьющаяся в истерике над бездыханным телом дочери. Голос из темноты. Что он сказал? «О том, Ярослав, что она убила собственное дитя и снова играет на публику». А потом он выстрелил. Я слышал, как Ритка закричала, когда я начал оседать на пол. От
– Сколько я здесь? – спрашиваю, пытаясь подняться с койки.
– Три недели, Ярик, – отвечает Геля, и я в отчаянии. – Что ты делаешь?
– Власова, не тупи. – рычу на неё. – Помоги встать. Дел невпроворот. Слишком долго тут провалялся. Мне нужно работать.
– Ярослав, ты с ума сошёл...
– Геля, чёрт тебя дери! – эмоции окончательно выходят из-под контроля, и я кричу на неё. – Хотя бы раз сделай, как нужно и не спорь! Прошу тебя. По-дружески. По-человечески. Пожалуйста, Геля, мне нужно срочно допросить Туманову.
– Тебе в больнице лежать ещё минимум две недели! – с обидой говорит Ангелина. – Потом реабилитация. Какая Туманова?
– Гель, вопрос жизни и смерти. – смотрю в её глаза. – Ты знаешь меня лучше всех. Я сейчас скажу тебе одну вещь, но мне нужно, чтобы это осталось между нами, пока я не закрою это дело.
Я вижу, что ей хочется поспорить, но у меня нет на это времени. Она думает слишком долго. Мучительно. И наконец кивает.
– Геля, на кону стоит жизнь новорожденного ребёнка. Маленькой девочки по имени Соня. Это дочь Тумановой. Я видел её своими глазами, я клянусь тебе, что она не врёт. – И как бы я не хотел рассказать большего, но не могу. Иначе меня отстранят от этого дела, и мы упустим ещё больше столь необходимого мне времени, дав преступнику окончательно замести все следы. – Когда я нашёл Туманову, она была с ребёнком. И там был ещё один человек. Он... Именно он, а не Маргарита, выстрелил в меня. Я не знаю, какого чёрта происходит, кто играет с нами в свои безумные игры, но чёртова маленькая девочка – это всё, что сейчас важно. Вы совершили грубейшую ошибку. Не назначили экспертизу. Нужно было показать Туманову медэксперту. Он подтвердил бы, что она рожала. Но вы сделали такой же вывод, какой сделал бы любой человек: она патологическая лгунья, о чём не раз говорится в свидетельских показаниях. Поверили заключению, в котором говорится, что следов пребывания ребёнка в доме не обнаружено. Я ведь прав? А?
– Да, Власов, прав, – скрипит она зубами. – Скажи ещё, что ты поступил бы иначе.
Я гашу в себе вспышку гнева. Как бы я не хотел винить всех и вся, но только я виноват в том, что случилось. Это я повёлся на очередной выпад преступника. Я беспечно оставил Ритку с Соней в доме одних. Из-за меня девочка разлучена с матерью и содержится неизвестно в каких условиях! Моя вина, не моих коллег. Поэтому я говорю:
– В том-то и дело, что я тоже долго ошибался, но теперь не имею долбанного права. Геля, помоги мне встать, и поехали.
И как бы мне не было мучительно больно, но я переодеваюсь в костюм и иду за своей коллегой и бывшей женой, отмахиваясь от врача и медсестёр.
– Да, я осознаю, что моё состояние оставляет желать лучшего и сам несу ответственность за свои жизнь и здоровье. Дайте мне уже чёртовы бумаги, я подпишу всё.
Ноги подкашиваются, стоит лишь выйти на свежий воздух. Я вынужденно обхватываю Ангелину обеими руками, набираясь сил, прежде чем снова продолжить движение.
– Власов, ты псих, – комментирует Геля. – Знай я тебя чуть хуже, решила бы, что тут примешано что-то очень личное.