Два сфинкса
Шрифт:
– Нет, баронесса! Я никогда не подумал бы, что вы такая трусиха!.. Конечно, у вас есть веские причины бояться господина Аменхотепа, но отождествлять его с этим очаровательным Адумантой, у которого только и есть восточного одно имя, как хотите, уж слишком комично! Подумайте сами: Аменхотеп – одетый по последней моде, Аменхотеп – рассуждающий о театре, скачках и о достоинствах лошадей! Ха, ха! Я не могу без смеха и подумать об этом!
– Да, профессор прав! Старый колдун не двинется из своей пирамиды и будет стараться иначе достать тебя, – вмешался граф. – Право, даже смешно отыскивать старого разбойника в любезном Адуманте!
– О! Я никогда не расстаюсь с этим оружием. Но вы правы: набоб не может быть Аменхотепом, – со вздохом облегчения ответила Эриксо.
С этого дня Адуманта сделался частым гостем в семействе графа и приобрел всеобщее расположение своей предупредительностью, рыцарским вниманием к Эриксо и гибким, развитым умом; молодой индус обладал эрудицией и знанием, удивительным для его лет, что, однако, не мешало ему по временам принимать участие в светских развлечениях и появляться на прогулках или празднествах в казино, где Эриксо стала царицей красоты. Где бы она ни появилась, всюду вокруг нее толпились поклонники и никто не удивлялся, видя среди них высокую фигуру молодого индуса. Эриксо тоже подмечала не раз восхищение, вспыхивавшее в темных глазах Адуманты, но теперь она так свыклась с окружавшим ее поклонением, что не придавала этому особого значения.
Набоб как–то пригласил графа с семейством к себе обедать. Отказывать не представлялось поводов, и вот, в назначенный день все отправились на виллу. Молодой хозяин принял гостей с обычным радушием и очаровал всех любезностью.
Предложив руку Эриксо, он повел ее через длинную анфиладу комнат, убранных с восточной роскошью, в маленькую гостиную, оригинальное устройство которой вызвало всеобщий восторг. Пурпурные, вышитые золотом, восточные ткани, полушелк, полугаз, художественно перемешанные, драпировали стены. Редкие цветы и тропические растения, расставленные в изобилии, переносили посетителя в Индию.
– Вы живете в настоящем очарованном замке! Недостает только одной вещи: молодой и красивой супруги, которая оживила бы своим присутствием всю эту роскошь, – с улыбкой заметила Эриксо.
– Увы, баронесса! Недостаток, который вы указываете, происходит не по моей вине. Я женат, но жена моя предательски бросила меня, и с тех пор я невольно веду жизнь холостяка.
Сердце Эриксо болезненно сжалось при виде того гнева, который сверкнул из–под полуопущенных ресниц индуса.
– Ваша супруга покинула вас? Как это странно! Мне кажется, вы обладаете всеми качествами, способными покорить сердце женщины, – с удивлением и недоверчиво заметила она в ответ.
На губах Адуманты мелькнула саркастическая, загадочная улыбка.
– Может быть, я слишком нескромна?
– Нисколько, баронесса! Ваши слова лестны для меня, а что касается моего брака, то это не секрет. Я приютил и воспитал сироту, которую в конце концов полюбил и хотел жениться на ней, но не принял в расчет того, что женщина прежде всего ищет забавы и веселья, а где же мне, труженику мысли, вечно занятому, разыгрывать любезного кавалера? Одним словом, я не сумел завоевать сердце молодой девушки.
– Зачем же тогда она согласилась стать вашей женой? – спросила Эриксо, охваченная снова каким–то глубоким болезненным
– Ей было неловко отказать мне открыто, но она дала мне истинный ответ, бежав с другим.
Присутствующие обменялись удивленными взглядами.
– Черт возьми! – вскричал Леербах. – Каков же должен быть этот обольститель, который предпочтен был вам?
– О! Самый простой смертный, ничем не выделяющийся из окружающей толпы. Словно вы не знаете, что сердце женщины загадка? Женщина существо непостоянное и капризное. Случай подчиняет ее мужчине, случай делает ее и изменницей.
Гневный взгляд, сопровождавший эти слова и брошенный им Ричарду, страшно поразил Эриксо.
– Красива она была? – почти бессознательно спросила она.
– А вы подозреваете у меня дурной вкус? Она была прекрасна, как небесное видение. Ко мне только тогда и вернется счастье, когда она снова займет свое место близ меня.
– Вы принудите ее вернуться к вам? – пробормотала Эриксо, бледнея и тяжело переводя дыхание.
– О, нет! Я постараюсь завоевать ее сердце и дать ей понять ее неблагодарность, тогда она добровольно вернется под мою кровлю. Но вот обед и готов. Позвольте мне, баронесса, отвести вас к столу.
Эриксо села за стол пасмурная. Все ее смутные подозрения снова пробудились в ней. С враждебным и лихорадочным жаром следила она за каждым движением индуса, сравнивая его с Аменхотепом.
Адуманта, казалось, ничего не замечал и весело болтал, любезно угощая гостей настоящим Лукулловым обедом. Сам же довольствовался несколькими овощами и кубком вина.
– Я вижу, что ваш европеизм не достиг того, чтобы разделить с нами этого чудного фазана, – весело и лукаво заметил профессор.
Индус улыбнулся.
– Вы правы; мой европеизм весьма поверхностен. Старый брамин, воспитывавший меня, внушил мне отвращение ко всякой животной пище. К тому же оккультные науки требуют от своих адептов, чтобы они придерживались пищи исключительно растительной.
– А зачем вас заставляли изучать эти науки? – с живостью спросила Эриксо.
– Я сам пожелал этого. Старый Арджуно был другом моего отца. Он жил в небольшой пагоде в конце сада, окружавшего дворец. Этот человек так умел рассказывать о чудесных тайнах и силах природы, что я пожелал сделаться его учеником. В сравнении с Арджуно я, понятно, не более, как простой невежда.
Разговор перешел на Индию, ее прошлое и сосредоточился на таинственных науках и чудесах, совершаемых факирами.
– Все факиры отчасти престидижитаторы, производимые ими феномены, как бы необыкновенны они вам ни казались, вовсе не чудеса, так как чудес в природе не существует, – заметил Адуманта. – Неосновательно называть чудом умение владеть окружающими нас силами природы. От истинного мудреца ничто не ускользает, и настоящая магия состоит в том, чтобы развивать силы, вложенные в человека, и сделать его способным видеть, слышать и воспринимать то, чего другие не видят и не слышат, а если иногда и чувствуют, то все–таки не понимают; наконец, в развитии в себе шестого чувства, а именно: способности проникать в мир невидимый, которым вы совершенно пренебрегаете. С этой целью наши мудрецы сосредоточивают в своем организме такое количество астральной силы или света, что это не только обостряет их чувства, но и заменяет им ваши лучшие оптические инструменты и дает возможность видеть то, о существовании чего вы даже и не.подозреваете.