Два шага маятника
Шрифт:
– И все-таки… Никогда не забуду твоей доброты, Полина.
Она вытерла глаза, щеки, виновато улыбнулась.
– Вы такие добрые, родные. А я наделала вам столько неприятностей.
– Не надо, Памела, - сказал Ласкар.
– Где Карел?
– спросила она.
– Он занят работой. Он придет попозже, - ответила Полина и неловко улыбнулась.
Памела вздохнула.
– Я знаю, он не простит меня.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Великое
Сарджи привел в лабораторию старика.
– Даниэль Монтекки, - представил он гостя.
– У вас историческая фамилия, - заметил Карел, пожимая руку Монтекки.
– Мой дед родился в Венеции. А я три четверти века живу в Санта-Рок. Точнее, в Вилла-Карти, это в двадцати километрах но берегу моря. Вам не приходилось у нас бывать? Нет? Вы многое упустили, сударь.
– Вы рыбак?
– Я фермер, земледелец. У меня поместье.
Он поднял палец и засмеялся. Темное лицо его, изрезанное морщинами, в которых навечно засела земляная пыль, озарилось хитрой улыбкой.
– Поместье, вот так! Я имею рабочих. У меня их семеро. Но мы с ними поменялись ролями. Не я эксплуатирую их, а они меня. Всех нас вместе обирает- прости меня боже!
– хозяин земли, церковь и муниципальный совет.
– Даниэль воспитывает трех мальчиков и четырех девочек, - пояснил Сарджи.
– Всех подобрал на дороге. Сироты. Он из них сделает самостоятельных и работящих людей.
Монтекки слушал и качал головой.
– Скоро, очень скоро, сударь. Но не скорее, чем я умру. И это меня беспокоит.
– Он один, жена умерла несколько лет назад.
– И вы сами воспитываете семерых?
– спросила Полина, с трудом поверив словам Сарджи.
– Так уж получилось, сударыня. Мы не имели своих детей, всю жизнь воспитывали чужих. До войны у нас жили четверо. Два парня погибли, а девочки подросли, вышли замуж и теперь далеко отсюда, од-на с мужем в Австралии, другая уехала в Аргентину. Разлетелись, как птицы. У них свои семьи, свои заботы. Иногда я получаю от них письма. «Папа, дорогой, мы помним тебя». Вот так, только письма. Отличные слова в этих письмах…
– Да-а, - протянул Карел и быстро глянул на Полину.
– Трудновато вам, синьор Монтекки.
– А кому легко? Мы выращиваем спаржу и продаем ее, она нас и кормит. По триста, по пятьсот пучков за сезон, - сказал старик с гордостью.
– Завидная спаржа, она любит уход, очень любит, никуда не денешься. Но у нас восемь пар рук. Кто разделывает огород, кто носит спаржу на базар, а девочки, конечно, ведут хозяйство. Розе уже тринадцать, она совсем взрослая. Все работают. И только один я сдаю, сильно сдаю, сударь, прямо день ото дня. Не могу нагнуться, да и руки… А как же работать, если руки отказываются служить? Мне не жалко, что жизнь кончается. Всему свой срок. А вот ребят жалко. Куда они без меня? Как цыплята разбегутся. Антон знает…
Он замолчал, вздохнул и с печальным недоумением стал осматривать свои
– Вы верующий?
– спросил Карел.
– О да!
– Если мы вернем вам силу и здоровье, не ущемит ли операция ваших чувств?
– Бог дает людям силу и здоровье для добрых дел. И если вы вернете мне здоровье, разве это прогневит небеса? Для блага детей своих…
– А кто же будет?..
– начала было Полина, но Сарджи остановил ее:
– За ребятами посмотрю я. Даниэль - мой старый друг.
– Мы готовы помочь вам, Монтекки, - решительно произнес Карел.
– Благодарю вас, сударь, и вас также, сударыня.
– Он встал и поклонился.
– За детей вам спасибо. Мне-то самому ничего не надо. Но детям все еще нужен дед Даниэль, который может выращивать отличную спаржу. Спросите на городском рынке, вам все скажут, что самую лучшую спаржу можно купить только у Монтекки из Вилла-Карти. Без меня они не сумеют. Я готов, добрые люди…
Учитель музыки старый скрипач Зуро с трудом носил свое непомерно тяжелое тело. Низенький, круглый, с короткими размашистыми руками, поглядев на которые, нельзя было поверить, что Зуро играл когда-то в оркестре миланской оперы, он ходил из дома в дом, постукивая тяжелой палкой, и всегда что-то напевал, оттопыривая толстые губы. У него было неистребимое желание петь, мелодии непрерывно рождались в музыкальной голове, буквально распирали Зуро, и он тоненько, но довольно приятно напевал их на улице, в кафе, дома, в перерывах между занятиями и даже на занятиях. Поймав чей-нибудь укоризненный взгляд, он испуганно поджимал губы и, оправдываясь, говорил, называя себя в третьем лице:
– Ах, эта музыка! Она измучила старого Зуро. Если бы у него в кармане лежал магнитофон, то Зуро еще до семидесяти годов издал бы полное собрание сочинений своих пьес и песен и был бы страшно богатым человеком. Но вот беда! У него нет магнитофона. И слава богу, что нет, музыки и без него хватает, да еще какой музыки! Не стоит путаться в ногах у классиков, но для себя-то можно, конечно, сочинять…
После этого он снова начинал мурлыкать, сперва тихо, а потом и громче - до новой критической подножки.
– Вы хотите знать, сколько учеников у этого толстяка?
– Зуро переспрашивал Ласкара Долли, тыча концом палки себя в живот, обтянутый старым, лоснящимся от времени жилетом.
– Он и сам не знает, право, не знает. Трудно сосчитать. Может быть, весь Санта-Рок, если не считать окрестностей. А если с ними… Погодите, сейчас скажу. Сегодня я даю уроки в семи домах. Там есть отличные юнцы, уверяю вас. Из Миши Ясанека выйдет первоклассный музыкант. Как он чувствует ноты!.. Да, так вот, в семи. А завтра в трех. Завтра суббота, и я хотел бы выгадать для себя лишний час, чтобы проиграть одну пьесу. Вот эту - вы не слышали?..