Два спутника планеты Ксюша
Шрифт:
– Там ресторан есть, за конюшней, кормят неплохо, – мои мысли были прерваны папиным голосом.
Мы припарковались. Папа вышел и подал маме руку, а потом они высвободили и меня из детского кресла, и я спрыгнула с высокой ступеньки джипа на землю. К нам подошел высокий мужчина в черных блестящих сапогах, и папа завел с ним разговор. А я понеслась к длинному одноэтажному кирпичному зданию.
– Ксюша! – Мамины каблучки поцокали за мной, но я успела прошмыгнуть в приоткрытую дверь.
Забежала внутрь и… В нос мне ударил сильный запах сена.
Но мне было совсем не страшно. Я точно попала в сказку, где живут волшебные существа. Но тогда я не знала, кто они такие. Просто почувствовала, что они добрые.
Длинный коридор уходил вдаль, а посредине него стоял он. Огромный, рыжий. Я подбежала к нему. Сначала я увидела только ноги. Подняла голову. А он опустил свою. На носу у него был ремешок, а внизу – кольцо, к которому были привязаны две веревки. Они расходились в обе стороны, но куда, я не могла увидеть.
Глаза! Сиреневые, блестящие, и внутри них – девочка с темными кудрявыми волосами в голубом платье принцессы.
Он меня понюхал и пошевелил губами, словно что-то прошептал.
– Ксюша! Осторожно! Отойди, – мама подбежала и схватила меня за руку.
– Фыр-фыр-фыр! – сказал он, а я засмеялась.
– Да, можно, – я услышала мужской голос, оторвалась от сиреневых глаз рыжего гиганта и оглянулась. В конюшню вошел папа с тем человеком в сапогах.
– Вот это как раз он. Так называемый пони-класс. Это не пони, по всем параметрам он – настоящая лошадь, просто он по росту подходит для детей. Зовут Спутник.
– Хочешь прокатиться? – Папа присел рядом со мной, я кивнула. У меня папа лучше всех. Он всегда угадывает мои желания.
– А это не опасно? – мама по-прежнему крепко держала меня за руку. У меня замерло сердце. А вдруг она опять не разрешит? Мне и на горке запрещают лазить и на качелях высоко летать.
– Нет, он спокойный. Ему уже четырнадцать лет.
– А как же обед? – Мама постаралась меня отвлечь, но я уже хотела только одного.
Я никогда не забуду, как сидела первый раз на его спине. Я как будто плыла над всем миром. Меня слегка покачивало, а земля была так далеко. Я казалась себе огромной. С тех пор никогда в жизни я не была такой большой, ни когда выигрывала олимпиады по французскому, ни даже когда Илья этим летом написал мне в личку то стихотворение из трех строчек. У меня и тогда подпрыгивала душа, но летела она только в тот самый первый раз, с ним, с моим Ники, Спутником.
Я вынырнула из детских воспоминаний на кухню и умоляюще посмотрела на маму.
– Я не хочу уезжать. Он без меня умрет. Он же уже старенький! – Я держалась изо всех сил, но голос все-таки сорвался на крик. Мне он показался жалким.
Ну как, как им объяснить? Двадцать четыре года для лошади – это очень много. Нельзя, не могу я! Я как подумаю о том, что целый год его не увижу, мне так больно становится! Как будто
Я почувствовала, что подбородок вот-вот задрожит, и незаметно для мамы под столом впилась ногтями в руку. Еще не хватало зарыдать тут, как истеричке.
Мама изучающе смотрела на меня. Что она думает, было совсем непонятно. Она смотрела вроде бы спокойно, а с другой стороны – немного свысока, как на маленькую. Я очень люблю маму. Очень. Но в такие моменты мне кажется, что она где-то далеко.
– Пей! Папа придет, еще поговорим. – Она забрала тарелку с недоеденным лососем и подвинула ко мне чашку с травяным чаем.
Может, еще не все потеряно…
Я потянула ноздрями воздух. Ух, какой аромат! Пахнет, как сеном на конюшне. Обожаю этот запах. Одновременно терпкий и волнующий, как бриз на море, и рот сам наполняется слюной и хочется лечь где-то в поле в самую траву и лежать среди этих ароматов весь день, глядя на облака, которые улыбаются тебе с неба. Наверняка, там смородина и чабрец. У Ники есть какой-то любимый цветок, но пока не поняла, какой. Когда ему сено приносят, он нюхает, нюхает. Шевелит розовыми губами. Как будто ищет его. А когда находит, фыркает, и столько радости у него! Может, это клевер?
Я вытащила руку из-под стола. Между большим и указательным пальцами краснело круглое пятно.
– Мам…
– Ма… пи-пи… – в дверном проеме появилась Уля. Светлые влажные волоски прилипли ко лбу, а щеки алели, как будто их свеклой натерли. – Пи-пи.
Мама подбежала, схватила Улю на ручки и тут же скрылась с ней за дверью. Они только-только начали ходить на горшок.
Ну все. Теперь пиши пропало. Начнется сюсюканье и ласковое мамино «ах ты умничка моя, лапочка, мышонок», и уже будет не до меня. Горшок, конечно, важнее.
Вернулись они обе довольные, словно шоколада наелись, с одинаково блестящими синими глазами. Уля больше похожа на маму, а я на папу. У нас с ним глаза серые.
Тут же Уля вскарабкалась ко мне на колени и начала подпрыгивать. Это ей играть хочется. «По кочкам, по кочкам». Вот почему у нее жизнь без забот? Поспала, пописала, теперь играет. А все вокруг нее носятся.
– В ямку-у-у-у, – завела я, а Уля замерла, сжалась в комочек, и – бух! – зависла у меня между ног и заливисто захохотала.
– Бух! Бух!
Я сдвинула колени, и она забралась обратно, обняла меня, щекоча волосенками:
– Юша, Юша, бух, бух!
И толстенькая мягкая попа снова подпрыгнула на мне, как мячик.
У меня что-то лопнуло внутри. Какая же она у нас смешная. Посмотришь на нее, и лицо в улыбке расплывается. Даже не представить уже, как мы жили раньше, без нее.
– По кочкам, по кочкам…
Эта игра ей не надоедала. После пятого раза я бросила взгляд на маму. Ее лицо засветилось, будто помолодело.