Два товарища (сборник)
Шрифт:
На поле выехали после обеда. Гурий Макарович расставил все семь комбайнов так, чтобы они были на одинаковом расстоянии.
Аркаша Марочкин хотел трогаться первым, но Гальченко его остановил:
– Нэ лизь попэрэд батька в пэкло.
Он еще раз прошел по краю поля, потом поднялся на свой комбайн и поднял руку:
– Поихалы!
И сразу загудели моторы, заработали приводы комбайнов, тронулись с места трактора. Первые метры валков потекли в молотилки.
Илья Бородавка, вернувшись со стана, вспомнил, что видел он за этот день, и
«Сегодня началась борьба за казахстанский миллиард! Наш бригадир Гурий Макарович Гальченко встал на своем любимом комбайне и своим свежим голосом сказал: «Поехали!» И сердца у всех задрожали в сладостном волнении, будто лопнула в них какая струна. И все закричали «ура».
Илья подумал и дописал:
«А на копнителях с вилами в руках стояли наши дорогие шефы. Они пели веселые песни».
Дальше ничего не получалось.
«Эх, был бы я писатель», – грустно подумал Илья и отложил дневник в сторону.
19
В этот день, когда на стане был Илья Бородавка, произошла некоторая заминка с распределением кадров. Закрепив комбайны за комбайнерами, трактора за трактористами и копнители за приезжими шефами, Гурий Макарович совсем выпустил из виду Вадима. Вадим подошел к нему:
– А мне что делать?
– Тоби? – Бригадир был явно озадачен. – А шо ты можешь робыть?
– Вин на рояли грае, – подсказал Микола.
– Гм… на рояли… От бида. А в мэнэ сим комбайнив и ни одного рояля. Ну, а шо ще ты можешь робыть?
Вадим пожал плечами.
– Вин ще вирши пыше, – подсказал Микола.
– Значить, вирши… Так издательства в мэнэ тоже нэмае. Щось в тэбэ таки спэциальности нэподходящи. А шо, як я тэбэ поваром назначу? Работа дуже проста, интеллигэнтна. Бэрэшь видро воды, видро крупы и жменю соли. Казан е, кизяк е, солярка е. Работай.
Но очень скоро Гурию Макаровичу пришлось раскаяться в своей неосмотрительности. Вечером, когда комбайны пришли с поля и все, расхватав алюминиевые миски, кинулись к кухне, оказалось, что никакого ужина нeт. Гречневая каша наполовину не доварилась, а наполовину пригорела.
– Шо ж ты так, а? – сетовал Гурий Макарович на незадачливого повара. – Можно ж було воды добавыть.
– Вы сказали – ведро, я ведро и налил. – Вадим был расстроен. Гальченко посмотрел на него и пожалел:
– Ну ладно. А як насчет чаю?
– Чай есть.
– Тягны сюды сахар, масло… Шо ще у нас есть… Колбасу. Хлопцы, сьогодни будэм вэчерять сухым пайком.
– Шо? – возмутился Микола. – Цилый дэнь робылы…
– Мыкола! – Бригадир повысил голос.
После этого случая Гальченко составил график, по которому пищу варили все в порядке очередности. Вадим стал постоянным рабочим по кухне. В его обязанности входило залить котел водой, растопить кизяк, принести, если нужно, продукты.
Однажды очередной повар Степан Дорофеев стоял на кухне и огромной суковатой палкой помешивал кашу в котле. Вадим, кусая карандаш и изнывая от жары, лежал в палатке и сочинял очередное
– Хочешь, стихи новые прочту?
– Стихи? А чего ж, валяй, – поощрил Степан. Он оперся на палку и приготовился слушать.
Еще туманы бродят по земле,Еще не встало солнце за спиною,Но на комбайне, как на корабле,Я отправляюсь в плаванье степное.Пусть от жары в глазах круги рябые,Дымит земля поземкой ковыля…Земля, ты – покоренная рабыня,Я – бог и повелитель твой, земля.– Ну как?
– Ничего вообще-то. – Степан почесал в затылке. – Занятно. Слышишь, а как это все у тебя получается?
– Что – как?
– Ну вот так, чтоб складно было?
– Не знаю. – Вадим замялся. – Это трудно объяснить.
– Да-а… А зачем это ты все сочиняешь? Трудно небось голову ломать.
– Нелегко. Но, понимаешь, стихи помогают людям жить, работать…
– А-а, работать, – сообразил Степан. – Это я, значит, кашу варю, а ты мне помогаешь?
И Вадим не понял – то ли Степан шутит, то ли всерьез говорит.
20
Вторую неделю идет дождь. Постоянно, беспрерывно он стучит по брезенту палатки и с шорохом скатывается на раскисшую землю. Дует ветер. В палатке холодно и сыро. Пахнет мокрыми телогрейками и тулупами. Каждый выбирает себе занятие по вкусу. Четверо режутся в домино. Степан Дорофеев и Микола играют в шахматы. У Миколы ангина. Поэтому он перевязал горло серым полотенцем и хрипит на всех, кто задерживается у входа.
Гошка лежит на постели в бушлате и читает книжку.
– Гошка, как ты думаешь, в этом, наверное, есть своеобразная романтика?
Это спрашивает Вадим. Он лежит рядом, натянув одеяло до самого подбородка.
– Что? Романтика? – Гошка долго не может сообразить, в чем дело. – Не знаю, Вадим.
– Ну а зачем же мы тогда сидим?
– Ну как? Ну… нужно так, вот и сидим. Урожай кому-нибудь нужно убирать.
– А-а, урожай.
В первый день дождя, когда сверкали молнии и грохотал гром, все стояли, скучившись, в палатке, а Вадим шатался по полю и пел: «Будет буря, мы поспорим…» Теперь он тоже иногда ходит спорить с бурей, но редко.
– Хорошо бы сейчас домой. Присесть в теплом углу, посмотреть телевизор… Вот почему здесь нет телевидения?
– Будет, – отвечает Гошка. – В том году обещают построить станцию.
– Будет, будет… А знаешь, хорошо бы пойти сейчас в ресторан. В Москве я после стипендии всегда ходил в «Арагви». Там бывают поэты, художники… Да что «Арагви»… Мне бы сейчас стакан газированной воды без сиропа. Ты не хотел бы газированной воды?
– Не знаю. – Гошка пожимает плечами. О газированной воде он просто не думал.