Два товарища (сборник)
Шрифт:
– Есть, – сказал Ермошин.
– Твой вопрос решен, – сказал начальник, – в oтпуск пойдешь зимой. На этом совещание считаю закрытым. Будьте здоровы, товарищи.
11
Около восьми часов мы выходим на улицу. Дождь перестал, но, видимо, ненадолго, сырой ветер забирается под плащ и пронизывает насквозь тело. Сидоркин поднял воротник и придерживает его рукой, защищая от ветра больное ухо.
Кто-то предложил «раздавить бутылку» – возражений особых не было. Взяли в магазине три
Пока мы носили пиво и котлеты с макаронами, Сидоркин под столом разлил водку в стаканы и закрасил пивом. Сделал он это быстро и незаметно.
Подошла уборщица Маруся и, посмотрев на нас, покачала укоризненно головой:
– Ой, мальчики, опять водку принесли. Тут дружинники ходят, полчаса как двоих забрали.
– Ничего, Маруся, – сказал Сидоркин, – не бойся, нас не заберут. – Он положил на угол стола полтинник.
Маруся смахнула монетку тряпкой в ладонь и, успокоившись, отошла. Теперь она не боялась дружинников.
– Выпьем за дружбу, – сказал Ермошин. – За то, чтобы мы всегда оставались друзьями. – И посмотрел на меня.
– Далеко пойдешь, – сказал Сидоркин и выпил свою водку первым.
Мы тоже выпили. Сидоркин разлил по стаканам вторую бутылку и, так же как первую, поставил под стол. Снова выпили. Ермошин, который всегда знал все новости, сказал, что слышал разговор в тресте, будто с нового года переходим на крупноблочное строительство.
– Давно пора, – сказал Филимонов, который пришел к нам всего два месяца назад, прямо из института, и горой стоит за передовые методы. – Вот будет здорово. Что ни месяц, то дом.
– Чего ж хорошего, – сказал Сидоркин. – Вот и будешь бегать с места на место. Для прораба ничего нет хуже, чем бегать с места на место. Скажи, Ермошин.
– Я за прогресс, – сказал Ермошин.
– Ну и валяй, – охотно согласился Сидоркин. – Ну что, еще по капельке? У кого бутылка?
Третья бутылка была у меня, но вытащить ее я не успел: в столовую вошли двое дружинников – один высокий и плечистый, с всепонимающим взглядом, другой маленький и щуплый. У дверей огляделись и направились прямо к нашему столику.
– Ну что, ребята, выпьем жигулевского, – радушно пригласил Сидоркин и наполнил свой стакан пивом.
– В другой раз, – сказал высокий дружинник и, отогнув скатерть, заглянул под стол.
Я замер и посмотрел на Сидоркина. Сидоркин отхлебнул из стакана пива и тоже заглянул под стол. Ермошин вдруг вскочил с места и, сказав, что надо бы принести чаю, не спеша пошел к окну выдачи.
Сидоркин и высокий дружинник разогнулись одновременно и посмотрели друг другу в глаза. Дружинник – удивленно и испытующе, Сидоркин – дружелюбно и доверчиво.
– Да, – сказал высокий дружинник, – извините, пожалуйста.
– Ничего, не стоит, – вежливо сказал Сидоркин, – заходите еще.
– Извините, – повторил высокий дружинник. – Пошли, Олег.
Они уже дошли
– Ребята!
Дружинники снова подошли. Ермошин получил свой чай, но, увидев, что дружинники вернулись, остался у окна выдачи и читал приклеенное к стене меню.
– Ребята, – сказал Сидоркин дружинникам, – хотите, покажу фокус?
– Какой фокус? – спросил маленький, и глаза его заблестели от любопытства.
– Ну какой. Обыкновенный, как в цирке, – пообещал Сидоркин. – Только между нами. Идет?
– Идет, – сразу же согласился маленький, и высокий нехотя подтвердил:
– Идет.
– Ну ладно, – сказал Сидоркин, – глядите под стол.
Дружинники посмотрели. Сидоркин поднял ноги. На полу остались две пустые бутылки.
– Видели? – спросил Сидоркин. – Больше не увидите. – И, опустив ноги, снова прикрыл бутылки штанинами.
Дружинники растерянно поглядели друг на друга, не зная, как им вести себя в таком случае, но потом, видимо, вспомнили о своем обещании.
– Ладно, – сказал высокий дружинник, – в другой раз будем знать. До свидания.
Они ушли. Ермошин подождал, пока дверь за ними не закрылась, и вернулся к столу.
– Ну как чаек? – спросил Сидоркин. – Не остыл?
– Остыл, – сказал Ермошин, глядя в сторону. – Вы, ребята, на меня не обижайтесь. Если б что вышло, мне было бы больше всех неудобно.
– Что ж так? – спросил Сидоркин.
– Ну, понимаешь. Я же веду общественную работу. Меня знают. Скажут: «Сам выступаешь на собраниях, и сам же…»
– А ты одно из двух, – сказал Сидоркин, – или не пей, или не выступай. Женька, давай твою бутылку.
Не помню, почему это произошло, но после третьей бутылки мы вдруг стали спорить о честности. Ермошин сказал, что, если говорить откровенно, прораб и честность несовместимы, как гений и злодейство. Можешь играть в честность сколько угодно, но все равно тебе придется выкручиваться, заполнять липовые наряды, составлять липовые процентовки.
– Вот уж на что Самохин, – сказал Ермошин, – а и тот не лучше нас. Приказали ему сдать дом к празднику – и он сдаст его как миленький, в каком бы состоянии этот дом ни был.
Если бы это сказал не Ермошин, а кто-нибудь другой, я, возможно, и промолчал бы. Но здесь я вдруг распалился и стал говорить, что сдам дом тогда, когда он будет полностью готов, и что мне плевать на Силаева и плевать на всех остальных, я поступлю так, как мне подсказывает совесть.
Я поспорил с Ермошиным на бутылку коньяку, что поступлю именно так, как сказал. После этого мы разошлись.
12
Вернувшись домой, я застал моего соседа Ивана Адамовича Шишкина, как обычно, на кухне за чтением любимой книги. Как называется книга и кто ее написал, узнать невозможно – обложки у нее давно нет, а листы порядком порастрепались и рассыпаются. Но через эту книгу, и только через нее, Иван Адамович постигает всю мудрость и простоту нашей жизни.