Два товарища (сборник)
Шрифт:
Не меняя в своей песне ни одной ноты, Людмила поднялась, села на кровати, спустив ноги на пол, и продолжала выть, широко раскрыв рот и бессмысленно пуча глаза в пространство.
Алтынник отбежал в сторону, прижался к стене. Не смолкая ни на секунду, Людмила стала не спеша отрывать от своей кофточки по кусочку кружева, словно лепестки ромашки: любит, не любит… «С ума сошла!» – похолодел Алтынник. Он выскочил в соседнюю комнату. Борис по-прежнему сидел за столом, но теперь он жевал пирог.
– Борис! – закричал Алтынник.
– Чего? –
– Людмиле плохо. Воды!
– Вон налей, – Борис невозмутимо показал глазами на графин.
У Ивана тряслись руки, и половину воды он пролил мимо стакана. Со стаканом вернулся в горницу. Кружевная кофточка Людмилы за это время уже сильно уменьшилась в размере.
– Людмила, – ласково сказал Иван, – на-ко вот, выпей водички, и все пройдет.
Он схватил одной рукой ее голову, а другой пытался влить в рот воду, но оттого, что дрожали руки, только бил ее стаканом по зубам, а вода лилась ей на грудь.
Резким движением она вышибла стакан из его руки, стакан ударился о спинку кровати и вдребезги разбился.
– И-и-и-и-и-иии!
Терпение Алтынника кончилось. Он выбежал за дверь.
– Всё! – закричал он Борису. – Уезжаю. К чертовой матери! Где мой чемодан?
– Где его чемодан? – спросил Борис у матери, подметавшей пол тем самым веником, который ночью Алтынник использовал вместо подушки.
– Там, – сказала старуха, махнув веником в сторону двери.
– Там, – повторил Борис.
Алтынник подошел к двери, но у порога остановился. Звук, доносившийся из горницы, вызвал у него дрожь в коленях.
– Борис! – взмолился Иван. – Скажи ей, что я согласный. Что я на ей женюся прямо сейчас. Как говорится, предлагаю ей руку и сердце. Руку и сердце, – повторил он и засмеялся: эта фраза показалась ему смешной.
И у него вдруг все поплыло перед глазами, закружилось в бешеном темпе, он еле дошел до стула, уронил на стол голову и тут же уснул.
12
– Эй, вставай, что ли!
Кто-то тряс Алтынника за плечо.
С трудом разлепив веки, он увидел перед собой Бориса.
– Вставай, Ваня, пойдем, – ласково сказал Борис.
– Куда? – не понял Алтынник.
– Да в поссовет же.
– Зачем?
– Забыл, что ли? – Борис сочувственно улыбнулся.
Алтынник потер виски и увидел Людмилу. Людмила красила губы перед зеркалом, которое держала старуха. Лицо Людмилы было густо напудрено, особенно под глазами, но следы недавней истерики оставались. Пока Алтынник спал, она еще раз переоделась. Теперь на ней был синий костюм и новая белая блузка под жакеткой, встретишь на улице, подумаешь – из райкома.
Алтынник мучительно пытался и не мог никак вспомнить, куда он собирался идти с этими людьми и какое отношение к нему, военному человеку, имеет их поссовет.
– Пойдем, что ли, – нетерпеливо сказал Борис.
– Пойдем.
Ничего не вспомнив (но раз говорят, значит, нужно), Алтынник встал и, сильно шатаясь
– Погоди, – остановил его Борис. – Шинелку надень. Ишь, разбежался. На улице-то, чай, не лето.
Борис подал шинель, и Алтынник долго тыкал руками куда-то, где должны были быть рукава, и все никак не мог попасть. Наконец все обошлось.
– Вот так, – говорил Борис, застегивая на Иване шинель. – Вот застегнем все крючки, теперь ремёшек наденем, пилоточку поправим – на два пальца от левого уха. Людмила, поддержи-ка его пока, чтоб не упал. – И, пока Людмила поддерживала, отошел на два шага, оглядел Алтынника критическим взглядом и был удовлетворен полностью. – Ну, теперь полный порядок, хоть на парад на Красную площадь. На параде на Красной площади не был?
– Нет, – сказал Алтынник.
– Будешь, – пообещал Борис.
Вышли на улицу. Борис шел впереди и играл на гармошке, Алтынник в двух шагах держал взглядом спину Бориса и все время водил головой, потому что ему казалось – спина у Бориса куда-то уплывает, и он боялся сбиться с дороги. За Алтынником шла Людмила, покрасневшая от вина и от слез и возбужденная предстоящим событием.
То и дело к дороге выходили какие-то люди. Выползали старухи, черные, как жуки. Никогда Алтынник не видел одновременно столько старух. Они смотрели на процессию с таким удивлением, как будто по улице вели не Алтынника, а медведя.
– Милок, – спросила Бориса одна старуха, – куды ж это вы его, болезного, ведете?
– Куды надо, – растягивая гармошку, ответил Борис.
Дошли до какой-то избы. Здесь Борис дал Людмиле подержать гармошку, а сам прошел внутрь. Вскоре он вернулся с какой-то девушкой. На ней была новая телогрейка и клетчатая шаль, похожая на одеяло.
– А он согласный? – кинула девушка беглый взгляд на Алтынника.
– А как же, Катя, – заверил Борис. – Чай, не жулики мы какие, сама знаешь. Всю жизнь по суседству живем. Сам приехал, говорит, руку и сердце… Скажи, Ваня.
– Сердце? – переспросил Алтынник. – А чего сердце? – И вдруг запел: – «Сердце, тебе не хочется покоя…»
– Ну пойдемте, – сказала Катя.
Дошли еще до какой-то избы. На ней была вывеска. Пока Катя притопывала от холода и гремела ключами, открывая замок, Алтынник пытался и не мог прочесть вывеску. Буквы прыгали перед глазами, никак не желая соединиться в слова. Тогда он попытался с конца и прочел: «…путатов трудящихся».
– Что такое «путатов»? – громко спросил он у Людмилы.
– Заходи, – сказал Борис, пропуская его вперед.
Пропустив затем и Людмилу, Борис вошел сам и закрыл за собой дверь.
Небольшое холодное помещение было загромождено двумя письменными столами, железным сейфом, закрывавшим половину окна, и рядом сколоченных между собой стульев вдоль боковой стены.
– Это что здесь, милиция? – спросил Алтынник.
– Милиция, – сказал Борис и, слегка надавив ему на плечи, усадил на крайний стул возле двери.