Два ужасных мужа
Шрифт:
– Это еще не доказано, – возразил Илья. – Машина стояла в спецгараже, но подтвердить ее принадлежность Герингу пока не удалось.
– Все это чепуха, которая меня мало интересует. Кстати, машина уже у меня, ясно?
– Чего же тебе тогда еще надо? – зло процедил Илья.
– Мне нужно то, что находилось в этом авто, а потом из него исчезло. Хотя и сам «Хорьх» мне тоже пригодится, конечно. Впрочем, я уже все тебе объяснил. Если до тебя еще не дошло, то повторяю: лично тебя я отсюда точно не выпущу.
Все пленники одновременно
– А меня? – квакнул Копейкин. – Меня ты выпустишь? Я вообще не из этой оперы! Я – досадная ошибка!
– Природы, – проворчала Эльвира.
– А вот я бы не торопился с выводами, – развернулся к нему Тимур. – С тобой, мой дорогой археолог, тоже еще не все ясно. Ты вроде бы случайно оказался в компании с господином Ермолаевым. Только я недоверчивый, не верю в такие совпадения.
– Но это в самом деле совпадение! – раскипятился Копейкин. – Я приехал поработать в архиве, а моя бывшая жена познакомила меня со своим новым другом, чтобы тот помог мне разобраться в местных…
– Меня интересует фамилия человека, который тебя сюда отправил, – прервал его Тимур. – Можешь назвать ее прямо сейчас.
– Никто меня не отправлял, я же не бандероль! – Копейкин сгруппировался, одним движением поднялся на ноги и принял гордую позу. На полу остались сидеть только Макс с поврежденной ногой и Эльвира, устроившая себе гнездо из спортивных курток. – Мне однокурсник рассказал о некоторых документах, которые он нашел во время раскопок в Калининграде.
– Фамилия однокурсника? – вдруг рявкнул Тимур. – Или я прикажу тебя пытать.
– Не надо меня пытать! – отчаянно заверещал Юлий. – Я боюсь боли. Но я ничего не скрываю, ничего! Фамилия однокурсника – Янченко, Сергей Янченко. Но он умер, понимаете? Умер недавно и совершенно неожиданно. Вот я и захотел сам все выяснить.
– Правда? – издевательски переспросил Тимур. – Янченко? А мне кажется, ты выполняешь задания Саранчи.
– Какой саранчи? Я не зоолог, я археолог, – сейчас Копейкин квакал, словно лягушка в брачный период – эмоционально, с переливами. – Мне было интересно, и если честно, я надеялся найти клад, чтобы профинансировать давно задуманную экспедицию, результаты которой могут взорвать научный мир.
– Отпустите женщин, – неожиданно потребовал Силуян. – Это будет правильно и поможет нам договориться.
– Еще чего, – Тимур презрительно посмотрел на писателя. – Они здесь для того, чтобы развязать вам языки.
– Но при чем здесь моя жена?! Что такого я должен вам рассказать? Я ничего не знаю о гитлеровской машине!
– Зато ты знаешь о документах, которые утащил из военного архива.
При этих его словах Силуян как-то обмяк, будто внезапно получил удар под дых.
– Значит, на флешке были вовсе не счета, верно? – негромко спросил Илья. – Чего же ты нам врал-то?
– Ты бы лучше своими проблемами занимался, –
– Вставайте, – неожиданно приказал ей Тимур. – Берите мужа под ручку и на выход.
– Это еще зачем? – заволновался Силуян. – Куда вы собираетесь нас везти?
– На известное вам кладбище. Попробуем прямо на месте разобраться с тем, какую именно информацию ты скрываешь.
Потом он обвел холодным взглядом остальных пленников.
– Вам советую еще раз подумать и к моему возвращению принять условия сделки. Звучат они так: ваши жизни в обмен на информацию о тайнике в машине. Кстати, если писатель с женой к вам не вернутся – значит, они сделали неправильный выбор.
– В каком смысле – неправильный? – попытался уточнить Силуян, топчась на месте.
– Не признаетесь, почему рыскали возле могилы, мы вас в ней и закопаем, – весело засмеялся Тимур.
Стемнело, пора было устраиваться на ночлег.
– Холодновато стало, – пожаловался Василий Кузьмич.
– Надо бы водочки глотнуть, – предложил Гнутый. – И я еще веток еловых успел наломать, так что от холода не помрем. Сейчас распределим дежурства – и в ночное.
– Эх, жалко палатки нет. И спальных мешков.
– Зато есть тряпье, которое ты из деревни приволок. Тащи-ка его сюда, будем утепляться. Не на бал ехать.
Василий Кузьмич принес тяжеленный мешок, и старики принялись разбирать пахнущую нафталином и пылью одежду. Гнутый взял в руки одну вещь, потом другую, прикинул на себя некое подобие куртки, повертел в руках штаны-галифе. И вдруг накинулся на приятеля:
– Ты что приволок, висельник? Да тебя надо в лагеря упечь! И того, кто тебе эту гадость подсунул! Это диверсия, за это полагается до высшей меры!
– Семен, ты чего, на ежика сел? Какая диверсия-то? Эти тряпки у бабки в сарае валялись, она при мне их оттуда вытащила. Я же тебе рассказывал, вспомни. Она еще сказала, что, почитай, с первых послевоенных лет все это хранила. В сундуках держала, нафталином перекладывала, проветривала. А потом сил уже на это не осталось…
– Ладно бабка, она, может, уже в маразме. Но ты, ученый грамотей, не видел, что берешь?
– Да я что, рассматривал, что ли? Она как мешок мне вынесла, так я его и потащил сразу. Объясни толком, в чем проблема?
– Это ж немецкая форма, в такой солдаты вермахта по нашей земле расхаживали!
– Мама дорогая, – застонал Швыряев. – Вот зараза, баба-яга поганая. Что делать-то теперь? Утопить в болоте?
Гнутый немного посопел в темноте, потом принял решение:
– Ладно, все равно для спасения здоровья у нас ничего, кроме вражеской амуниции, нет. Если б такое на фронте случилось, мы бы с тобой ею воспользовались. Хотя и противно.
– Мне тоже противно, – виновато поддакнул Василий Кузьмич.