Два вампира (сборник)
Шрифт:
Меня душили слезы.
Он сидел молча, может быть, в знак уважения или же просто собираясь с мыслями. Потом он опять обмакнул перо в чернильницу и долго писал, намного быстрее, чем обычные люди, проворно и элегантно, ни разу не вычеркнув хоть слово.
Наконец он отложил перо, посмотрел на меня и улыбнулся.
— Я намеревался показать тебе кое-что, но у меня никогда не получается действовать по плану. Сегодня вечером я хотел, чтобы ты увидел в способности летать опасность, увидел, что нам не составляет труда переноситься с места на место и что это
Я не ответил.
— Я хотел,— продолжал он,— заставить тебя испугаться.
— Мастер,— заверил я, утирая нос тыльной стороной ладони,— можешь быть уверен, что, когда придет время, я испугаюсь как следует. Я вижу, у меня будет такая сила. Я уже ее чувствую. А пока что она кажется мне потрясающей, но из-за нее,
из-за этой силы, у меня на сердце тяжестью лежит одна теллная мысль.
— Какая же? — самым доброжелательным тоном спросил он.— Знаешь, я считаю, что твое ангельское лицо подходит для печали не больше, чем лица Фра Анжелико. Что это за тень? Что за мрачные мысли?
— Отнеси меня обратно, господин,— сказал я. Меня затрясло, но я все же продолжал: — Что, если мы используем твою силу, чтобы пересечь Европу? Пойдем на север. Дай мне возможность посмотреть на ту жестокую землю, которая стала в моем воображении чистилищем. Унеси меня в Киев.
Он медлил с ответом.
Близилось утро. Он подобрал плащ, поднялся с кресла и повел меня вверх по лестнице, ведущей на крышу.
Вдалеке, за знакомым лесом корабельных мачт, мы видели уже бледнеющие воды Адриатики, мерцающие под луной и звездами. На далеких островах мигали огоньки. Мягкий ветер нес с собой соль и морскую свежесть, а также особенную прелесть, которая чувствуется только тогда, когда окончательно теряешь страх перед морем.
— Это весьма смелая просьба, Амадео. Но если ты действительно хочешь, завтра ночью мы отправимся в путь.
— А ты когда-нибудь совершал такое далекое путешествие?
— Если говорить о путешествии как таковом, то есть о милях и пространстве,— да, неоднократно,— сказал он.— Но по просьбе других, ради того чтобы помочь кому-либо в поисках истины? Нет, такого со мной еще не случалось.
Он обнял меня и отвел в палаццо, где были спрятаны от посторонних глаз наши гробницы. К тому времени, когда мы ступили на грязную каменную лестницу, на которой спало множество бедняков, я совершенно замерз. Осторожно обходя лежащих людей, мы добрались до входа в подвал.
— Зажгите, пожалуйста, факел, сударь,— попросил я.— Я весь дрожу.— Позвольте мне увидеть сияющее вокруг золото.
— Что ж, пожалуйста.
Мы стояли в нашем склепе, перед двумя богато украшенными саркофагами. Я положил руку на крышку своего гроба, и внезапно меня охватило новое страшное предчувствие: счастье мое продлится недолго, и всему, что я так люблю, в самом скором времени суждено погибнуть.
Должно быть, Мариус заметил мою неуверенность. Он провел рукой прямо по пламени факела, приложил согретые пальцы
До Киева мы добирались четыре ночи. Охотились только в предрассветные часы, устраивали себе могилы в настоящих местах захоронений, в подземельях замков, в склепах под заброшенными и разрушенными церквами, приспособленными богохульниками для содержания скотины и хранения сена,
Я мог бы рассказать немало историй об этом путешествии, о неприступных крепостях, у стен которых мы бродили под утро, о затерянных в горах поселениях, о логовах злодеев, которых мы отыскивали.
Естественно, Мариус не упускал случая преподать мне очередной урок. Он учил меня находить простейшие, но надежные укрытия, не забывал похвалить за скорость, с которой я продвигался по густому лесу. Он без опаски бродил по разбросанным на большом расстоянии друг от друга поселениям, которые нам приходилось посещать из-за моей жажды, и с одобрением отмечал, что я не шарахаюсь от темных и пыльных могил, похожих на гнезда, с сохранившимися в них кучками костей. Мы иногда скрывалась в них днем, ибо, по словам Мариуса, вряд ли кому-нибудь придет в голову еще раз навестить давно разграбленные захоронения.
Наши изысканные венецианские одежды запылились и были запачканы грязью, но мы запаслись для путешествия плотными плащами, отороченными мехом, и они все скрывали. Даже в этом случае Мариус не преминул обратить мое внимание на то, что любое одеяние служит нам только для прикрытия тела. Смертные часто забывают об этом, не понимают, сколь хрупка и ненадежна такая защита, и не умеют с легкостью относиться к тому, что на них надето. Вампиры же об этом забывать не должны, поскольку мы намного меньше зависим от одежды, чем люди.
К последнему перед прибытием в Киев утру я уже отлично изучил — а точнее, вспомнил — северные горы и леса. Здесь царила лютая зима. Мне довелось воскресить в памяти одно из самых занимательных воспоминаний: снег.
— Мне больше не больно брать его в руки,— сказал я, набирая полные пригоршни восхитительно мягкого, холодного снега и прижимая его к лицу.— Я больше не холодею от одного только его вида Какой же он, оказывается, красивый. Он словно одеялом укрывает даже самые бедные города и хижины. Мастер, смотри, смотри, в нем отражается слабый свет звезд!
Мы стояли на краю земли, которую люди называли Золотой Ордой. Вот уже двести лет прошло с того времени, когда эти южные русские степи завоевал Чингисхан, но они и по сию пору оставались опасной территорией, где смерть поджидала любого, будь то крестьянин, рыцарь или целое войско.
Когда-то эта прекрасная и плодородная степь входила в состав Киевской Руси, простираясь далеко на восток и почти до Европы, а также на юг от Киева, города, где я родился.
— Последний отрезок нашего пути совсем невелик,'—• сказал мне господин.— Мы преодолеем его завтра ночью, чтобы ты смог вернуться домой свежим и отдохнувшим.