Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
Трам кивком дает разрешение, и фараоны снимают наручники с Огрезы и Ого Пальмы.
А Джимми Короста не перестает рыдать.
— Продолжай, — говорю, — расскажи синьорам, что ты сделал потом.
— Когда Тилла ушла, я вытащил Оралу из холодильника и тут увидел, что он мертв. Я не хотел! Не хотел! — кричит он.
— Ты спрятал
Он кивает, а сам корчится от боли.
— И забыл рюкзак?
Он снова кивает.
— Какой еще рюкзак? И где ты его забыл?! — восклицает Трам.
— Рюкзак он забыл в прихожей, — говорю, — а в нем лежала правая бутса.
Трам смотрит на меня.
— Э, — говорит, — я перерыл весь дом и не нашел никакого рюкзака.
— Вот именно. Если бы ты нашел тот рюкзак, не случилось бы всей этой истории. Там должна быть наклейка с именем и фамилией владельца. Но если ее и нет, то узнать имя тебе будет нетрудно.
Полицейский приносит шотландский рюкзак.
Трам берет его и заглядывает внутрь.
И вынимает бутсу. Правую бутсу.
— Вчера днем Короста вспомнил про рюкзак, — объясняю я, — и вернулся его забрать. Дверь в переулке и кухонная дверь были открыты, и ему нетрудно было проникнуть в квартиру, взять рюкзак и удрать.
— Ты все это знал и мне ничего не сказал?! — восклицает Трам.
— Ровным счетом ничего не знал, — отвечаю. — Еще несколько минут назад я не знал, кто убийца. Но когда увидел этого типа, который не мог двигаться в слишком тесных бутсах, понял. Я догадался, что убийцей должен быть один из игроков «Апатиа», когда услышал по радио, что президент клуба увидел рюкзак Капустини у него дома. Как он мог оказаться у него дома? Я-то думал, что рюкзак в прихожей Ого Пальмы принадлежал Капустини. И решил, что ты, Трам, отнес этот рюкзак в Централку. Но раз это был рюкзак не Оралы Капустини, значит, он наверняка принадлежит игроку той же команды. Ведь там лежала футболка желто-розового
Тут фараоны надели Джимми Коросте наручники.
— Совсем недавно, — продолжаю, — он открыл рюкзак и обнаружил, что там всего одна бутса. Должно быть, на сегодняшний матч Джимми одолжил бутсы у кого-то из приятелей, и эта пара оказалось слишком узкой. Несчастье для него — и великая удача для меня, не так ли?
Не успел я договорить, как стадион взорвался криками, свистом, аплодисментами. Такими мощными, что задрожали трибуны.
Все игроки «Буйни-клуб» гуськом побежали к центру поля.
Трам так и застыл с разинутым ртом.
— Как им, черт возьми, удалось? — пробормотал он. И посмотрел на меня. — Вот ты какую шутку вздумал со мной сыграть, — говорит. — Ну ничего. Я тебе это припомню.
Тонналярда мчится ко мне, и уши у него торчат из-под берета.
Черный Свитер встает, поднимает свою трубку, раскуривает ее.
— Могу я позвонить? — спрашивает.
— Иди, — говорю, — звони.
Он ракетой несется к выходу.
— Ну и супчик вы сварили, хозяин! — восклицает Тонналярда.
Кто-то легонько хлопает меня по плечу.
Оборачиваюсь. Это синьор Четвертьвола улыбается мне ослепительнейшей из улыбок.
Протягивает мне руку, и я ее пожимаю.
— Благодарю вас, — говорит. — Считайте, что мы обо всем договорились.
Кажется, игра началась. Вокруг меня образовалась пустота, а зрители на трибунах завопили еще громче.
Что происходит, я толком не знаю.
Огреза повисла на моих губах всем своим весом.
Когда мы прервали поцелуй, матч закончился.
— Пойдем узнаем, кто выиграл, — говорит Огреза.