Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
Тем временем среди его домашних зрело недовольство. Эти простаки не желали осваивать головоломное правило дипломатического искусства.
Талейран изложил им свою теорию и требовал ее применения в повседневной жизни.
— Запомните, — объяснял он, — никогда нельзя делиться с кем бы то ни было своими намерениями. Язык призван не выражать, а скрывать мысли.
На практике же, именно вследствие его хитроумия, получалась кутерьма.
Так, он говорил:
— Сегодня на обед мне хотелось бы не мяса, а рыбы.
На самом деле он хотел мяса.
— Ты же сам просил рыбу, — оправдывалась его жена, милая, добрая, но не очень понятливая женщина.
В ответ Талейран переходил на крик:
— Я сто раз повторял, что слово призвано не выражать, а скрывать мысли!
— Любишь небось жареную индейку? — спрашивал Талейрана его деревенский дядя, намереваясь послать племяннику к рождеству пару индюшек.
Талейран индюшатину обожал. Он все на свете отдал бы за такой подарок.
— Да ну ее! — отвечал он, чтобы скрыть главную мысль.
И деревенский дядя оставался при своих индюшках, для которых, само собой разумеется, это было смертельным оскорблением, ибо они в простоте считали, будто Талейран их не переваривает. Что поделаешь! Не посвящать же индюшек в тайны дипломатии!
Несообразительность родичей и прислуги чрезвычайно удручала Талейрана. Он говорил, к примеру:
— Сегодня ужинаем не в семь, а в восемь, как всегда, потому что я вечером никуда не иду.
На самом деле ему как раз нужно было уйти, для чего требовалось отужинать пораньше, и он по-своему обычаю пользовался словом для сокрытия мысли. Но тупица управляющий, ни бельмеса не смысля в дипломатии, принимал слова хозяина за чистую монету и ровно в восемь подавал ужин. О небо! Талейран словно с цепи срывался:
— Я же предупреждал: сегодня ужинаем раньше!
— Вы сами изволили… — сконфуженно бормотал управляющий.
— Каким еще языком вам объяснять, что язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли? У меня в мыслях было отужинать в семь, и я скрыл это, назначив ужин на восемь. Иначе, если бы я открыто распорядился накрывать к семи, вы бы решили, что за этими словами скрывается моя мысль отужинать в восемь, и подали бы к восьми. Я потому и сказал: ужинаем в восемь, что не хотел ужинать в восемь. Понятно вам?
— Нет, — с убийственной, едва ли не циничной откровенностью признавался глупый управляющий.
Первым человеком среди домашних, более или менее овладевшим системой Талейрана, оказалась жена. Но Талейрану никак не верилось в это. Избегая досадных недоразумений, которые перевернули с ног на голову всю его частную жизнь, он стал расставлять точки над «i». К примеру, он говорил жене:
— Завтра я в Вену не еду, стало быть, и чемоданы собирать незачем.
Жена понимала: он едет, что было чистой правдой. Но, поскольку речь шла о серьезном деле, Талейран, не полагаясь на ее сообразительность, добавлял:
— Ты, разумеется, поняла из моих слов, что я еду и необходимо собрать чемоданы? Ну вот и хорошо.
— Прекрасно, —
Наутро никаких чемоданов и в помине не было.
Но случалось, муж произносил фразу со скрытой мыслью, а в следующей расставлял точки над «i», тогда доброй женщине не сразу удавалось разгадать, за какой из них скрывается настоящая мысль Талейрана. И, дабы муж понял, что она не поняла, жена спешила заверить его.
— Поняла, поняла.
И делала все наоборот.
— Как же так?! — негодовал муж. — Ведь ты говорила, что поняла!
А она в ответ:
— Я тоже скрыла свою мысль словами.
Положение день ото дня осложнялось. В доме будто назло все совершалось шиворот-навыворот. Домашние перестали понимать Талейрана. Для знаменитого дипломата это был удар в самое сердце. В собственных стенах он ощущал себя непонятым гением. В конце концов после множества бесплодных попыток обучить домашних своей хитроумной методе Талейран решил вовсе от нее отказаться.
Тончайший дипломат со всеми остальными, он в кругу семьи сдался перед необходимостью называть вещи своими именами. Например, страдая животом, он откровенно просил:
— Сегодня вечером, пожалуйста, вместо свинины в соусе сделайте мне какой-нибудь бульончик.
Он и впрямь хотел бульону.
Но было поздно! В доме успели освоить его систему, разгадали тайну, овладели ключом к дипломатии. И вечером ставили перед ним окорок с адскими подливками.
— Помилуйте, — стонал Талейран, — в домашнем кругу я больше не скрываю своих мыслей за словами. Не надо больше понимать мои слова наоборот!
Куда там! Растолкуйте это тем, кто прошел школу великого дипломата. Когда он умолял не понимать его наоборот, они понимали его слова наоборот, полагали, что его самого следует понимать наоборот, и соответственно понимали его наоборот.
Кто глазастый, тот увидел и другому показал. Говорите что хотите, я свое уже сказал.ЛЕГЕНДАРНОЕ СОБЫТИЕ {10}
Перевод Н. Живаго.
При упоминании о полковнике Лоуренсе по прозвищу «король арабов» и его знаменитой операции, которую принято называть «восстанием в пустыне», многие задаются вопросом: что это, мол, за восстание в пустыне, где совершенно пусто по определению?
Так вот, мне довелось стать живым свидетелем тех легендарных событий, и я готов поделиться их, быть может, не слишком пикантными, но зато мало кому известными подробностями.
Пожалуй, самой главной проблемой при подготовке переворота оказались для Лоуренса непомерные расстояния между отдельными повстанцами, разбросанными по бескрайним просторам пустыни, где, кроме них, никого не было.