Два заповедника
Шрифт:
Потом откуда-то неожиданно возник второй вчерашний спаситель по имени Лотан.
– Ага, – сказал он, в упор глядя на Артема. – Очнулся.
Артем со сказочником как раз подошли к очередной землянке.
– Брага у вас больно забористая, – виновато пробубнил Артем. – Даже и не знаю, чего меня так срубило…
Лотан усмехнулся:
– Да чего там знать, отец в веселящее сон-травы подмешал. Чтобы ты в полете не трепыхался.
Артем с иронией взглянул аборигену в глаза.
– Спасибо, успокоил… Я бы и так не трепыхался, – сказал он, подумал и добавил: – Наверное…
– Вот именно. – Лотан улыбнулся шире. – Охотники,
– Эй, Тан! Дасти! – донеслось из землянки. – Так и будете над полостью трепаться? Входите!
– Да, действительно, – заторопился Лотан. Или все-таки Тан? Путаница какая-то у аборигенов с именами. – Входим!
И первым шагнул вниз, на узкий приступочек в чем-то похожем не то на нору, не то на пещеру в теле летающего кругляша, которого люди этого мира именовали Листом.
Артем даже практически не волновался.
Часть вторая
Никита Тарханов, эмбриомеханик, гражданский флот, рейд, дальний космос.
Артем Шпилевой, в прошлом – бармен лайнера «Одесса»; ныне терпящий бедствие на неустановленной планете.
Ло Тан, охотник клана логвита Андира, Поднебесье.
Ва Дасти, певец-сказочник, вольный, Поднебесье.
Глава первая
«Назову ее Селентиной», – решил Ник.
Планета была красивая – голубовато-зеленый шар, похожий на елочную игрушку, маленькое чудо на фоне бестелесного космоса и равнодушных далеких звезд.
Ник не любил звезды. Впрочем, звезды способны любить лишь те, кто никогда не выходил в пространство. Это только считается, что космолетчики жить не могут вдали от звезд и шалеют от расстояний: без этого не сможет жить только законченный псих. Любят обычно то, чего лишены. Лишены хотя бы частично.
Космолетчики, например, любят кислородные планеты. А что еще любить? Не метеориты же…
Рейдер переходил из маршевого режима в маневровый, потом – в орбитальный; Ник, зевая, слонялся по рубке и пялился на услужливые экраны. Желтое, словно сыр, солнце какого-то там спектрального класса искрилось, как ему и положено, да сияло. Ника оно мало заботило – спецы будут с ним разбираться, а у него, Ника то есть, свои дела. Не заботил его и узкий серпик планеты-соседки на внешней орбите. Или, возможно, спутника Селентины – Ник не стал даже уточнять. «Сядешь – все само-собой прояснится», – давно усвоил Ник. Подыскать имя луне можно и позже, внизу, через сутки-другие. Куда спешить? Вдруг луна снизу как-нибудь по-особому выглядит?
Ник ввел имя планеты в картотеку и пошел выращивать разведзонды.
Рейдер был огромен – даже по меркам дальнего флота. Идеальный цилиндр полутора километров в длину, километр в поперечнике. Летающий склад. Жилой сектор на двух человек занимал едва одну десятитысячную объема. Ник, правда, летел один, без напарника. Бурундук на огромном мешке с орехами…
По идее он должен был испытывать какую-нибудь зловредную фобию – психологи перед вылетом голосили вовсю, предсказывая всевозможные ужасы. Однако Ник ничего подобного не испытывал, разве только раздражение, когда приходилось таскаться в дальние отсеки. Вместо привычных велосипедов в промт-ангаре обнаружились некие хромированные конструкции абсолютно Нику незнакомые и вызывающие ощущения, сходные с теми, которые испытываешь при
Запустив зонды, Ник отправился спать, потому что делать человеку на рейдере, как правило, нечего.
Часов через десять, взбодрившись душем и подкрепившись какой-то синтетической дрянью (ясное дело, совершенно безвкусной, но зато страшно питательной), Ник долго колебался: идти ли в рубку за данными разведки или же предаться гораздо более приятному занятию – подготовить к охоте любимую винтовку, которой Ник уделял больше внимания, чем всей аппаратуре рейдера, вместе взятой.
Чувство долга победило – он поплелся в рубку. Впрочем, возможно, что победила самая заурядная лень: если на Селентине неподходящие условия, никакой посадки не будет, а значит, прощай охота и регулярно являющийся во снах шашлык по-крымски. Тогда винтовку и расконсервировать не стоит, до следующей планетной системы где-то там, в пустоте, на другом конце пути длиной в несколько десятков парсек. Но списать решение, разумеется, следует на чувство долга.
Ник даже прогудел нечто бравурное у самой перепонки: «Пам-парам-пам-пам!»
Перепонка лопнула и тут же затянулась, уже за спиной; Ник оказался в рубке. Усевшись перед терминалом, он уткнулся в экран и стал невнимательно перелистывать поступающие данные.
Так. Кислород, азот… проценты… В картотеку все, не глядя…
И зеленая рожица в половину экрана – довольная, ухмыляющаяся.
Это означало, что вид Homo sapiens sapiens, оказавшись без скафандра на поверхности Селентины, не помрет ни от удушья, ни от жары, ни от радиации; ни сразу, ни потом. Если бы рожица была красной и озадаченной – тогда Ник попросту развернулся бы и улетел. Если желтой, сомневающейся, тоже улетел бы, но сначала заставил бы лабораторию сделать все замеры, а резюме немедленно скормил бы ненасытному кристаллическому мозгу.
Цифры, по-прежнему не глядя, Ник сваливал в компьютер рейдера – они сыпались в бездонную память машины и оседали там плотными слоями, чтобы скучные спецы на Земле, Венере, Коломбине или Офелии могли в любой момент запустить туда любопытную руку и выловить необходимую информацию. А какое, к примеру, магнитное склонение на Селентине, система звезды такой-то (Ник не помнил), в точке с такими-то координатами? А такое-то!
Ник вздохнул и попытался представить себе человека, которого могло бы всерьез интересовать магнитное склонение на Селентине в какой-нибудь точке.
Ничего не вышло.
Сам он запоминал только то, что действительно понадобится там, внизу.
Полный оборот вокруг оси – 32 часа. Ровно.
«Здорово!» – обрадовался Ник. Биоритм у него перекрывал стандартные земные сутки чуть ли не в полтора раза. В результате, привыкнув в рейдах есть и спать, когда этого требовал организм, на Земле Ник бодрствовал то днем, то ночью, в самое непредсказуемое время, отчего родственники приходили в необъяснимый ужас. Почему-то они были твердо убеждены, что в темное время суток непременно нужно спать, а делами заниматься днем. Ник это утверждение с негодованием отметал, но частенько сам страдал от скачущего жизненного ритма, поскольку нужные ему люди ночью, как правило, предпочитали спать. Приходилось ждать утра, а на рассвете вдруг наваливалась неодолимая сонливость и зевота, Ник падал на диван и отключался до следующей полуночи…