Двадцать лет в батискафе.

То, что увлекательное дело, о котором говорится в этой кни­ге, заполнило многие годы мо­ей жизни, я считаю своей лич­ной удачей, а успехом его я обязан своим многочисленным помощникам. Теперь мне хо­чется поблагодарить всех их — и штатских, и военных — зато, что они с такой преданностью отдавали свои силы Батискафу, Некоторые из них пробыли на борту «ФНРС-ІІІ» [1] или «Архимеда» недолго, другие и поныне остаются членами экипажей, но каждый из них способствовал осуществлению за­дач, стоявших перед нашими своеобразными аппаратами. Вера в успех и оптимизм моих сотрудников часто поддерживали меня в трудные минуты.

Я благодарен всем нашим инженерам, техникам, чертежникам, рабочим, служащим, командирам кораблей, офицерам армии и военно-морского флота, членам экипажа «Мар­сель ле Биан» и всем моим сотрудникам по «ФНРС-ІІІ» и «Архимеду». Все они внесли свою лепту в успех нашего дела, и если бы не они, книга эта не появилась бы на свет.

Хочу также обратиться со словами признательности и к ученым, поверившим в возможности Батискафа. Их участие в работе «ФНРС-ІІІ» и «Архимеда» способствовало популяризации самой идеи погружения на большую глубину в Батискафе.

Ж. Уо

В военно-морских флотах все­го мира, особенно в нашем, всегда существовал некий опреде­ленный тип моряков, которые время от времени, повинуясь какому-то таинственному зову (зов этот — не что иное как страсть к приключениям, жажда знаний и стремление к техническому совершенству), порывают со своей основной про­фессией и начинают заниматься делом, казалось бы, совершенно посторонним. Однако каким бы необычным ни казался «ФНРС-ІІІ», этот шар с труднопроизносимым названием, плавающий под французским флагом, не было во флоте моряка, не осознавшего, сколь значительно достижение капитана 1-го ранга Уо и его товарища инженера-кораблестроителя Вильма, сумевших погрузиться на глубину 4000 метров в районе Да­кара. В истории морских исследований открылась новая страница — завоевание больших глубин. Дальнейшие систематические погружения показали, что военно-морской флот действи­тельно приобрел надежный аппарат, способный работать в спе­цифических условиях почти неизведанного мира.

Вскоре они приступили к строительству нового судна, предназначенного для достижения больших глубин, и едва ли нужно объяснять, почему этой своеобразной лаборатории по исследованию морского дна присвоили славное имя Архимеда. Используя уже приобретенный опыт, строителям «Архимеда» удалось достичь определенного прогресса по срав­нению с «ФНРС-ІІІ» — хотя бы с точки зрения мореходных качеств.

Будучи начальником Главного морского штаба, я всегда с живым интересом и даже со страстью следил за усилиями тех, кого капитан 1-го ранга Уо объединил вокруг себя еще в начале этого предприятия, а впоследствии я столь же живо интересовался их походами, во время которых они не раз побывали в Японии, Греции, Португалии, на Пуэрто-Рико, Мадейре и Азорских островах. Обладая легко управляемым и надежным глубоководным снарядом, французский военно-морской флот предоставил ученым различных специальностей и чуть ли не всех государств мира возможность не только ознакомиться с новыми методами наблюдения, но и заняться исследованиями той части нашей планеты, которая прежде была для нас недо­ступной.

Рассказ капитана 1-го ранга Уо о двадцатилетнем труде на пользу науке, волею судьбы выпавшем на его долю, содержит самую разностороннюю информацию, которую читатель сумеет оценить и без моей помощи. Он найдет в этой книге и «портрет» краба, и описания подводных равнин и вулканов, и репортаж о столкновении батискафа с илистым подводным холмом, и дневник опасного исследования пропасти,— и это всего лишь несколько эпизодов из увлекательных путешествий моряка, который в открытом океане, или, вернее, в его скрытых глубинах, снова нашел землю и постарался разгадать ее тайны.

Уже само разнообразие функций батискафа показывает, как богато будущими открытиями то дело, которому посвятил свою жизнь капитан 1-го ранга Уо.

Адмирал Жорж Кабанье, кавалер ордена Почетного Легиона, член Военно-морской академии

Сидя, а точнее, скорчившись на своем насесте и опираясь руками в этакое подобие подоконника, я не отрываю глаз от иллюминатора, дающего хороший обзор внешнего мира; а внешний мир — это океанское дно, проплывающее под килем «Архимеда». По обе стороны от меня неподвижно застыли наши пассажиры — каждый перед своим иллюминатором. Шар у нас крошечный; иллюминаторы почти соприкасаются друг с другом, и мы сидим буквально плечом к плечу. Тишину нарушает лишь легкий свист кислорода в редукционном клапане, тиканье часов и постукивание самописца, разноцветными кривыми вычерчивающего на ленте показания различных измерительных приборов. Меня убаюкивает глухой рокот двигателей, приводящих в движение винты.

Даже сегодня, после двенадцати лет погружений, зрелище морского дна, ярко освещенного дюжиной прожекторов, завораживает меня. Движениями, ставшими уже автоматическими, я управляю тремя двигателями «Архимеда», и, не меняя курса, мы скользим над самым дном, держась от него на расстоянии всего одного метра. Провалы дна сменяются возвышенностями; появляются и исчезают во мраке ярко-красные морские креветки; то и дело замечаешь бодрствующих раков-отшельников...

Манометр, укрепленный на внутренней обшивке сферы над моей головой, показывает, что давление снаружи — 530 килограммов на квадратный сантиметр, то есть 530 атмосфер; это соответствует глубине свыше 5000 метров; мы в самом глубоком месте Средиземного моря, примерно в 60 милях от Наваринской бухты, и прогуливаемся тут уже часа четыре, разглядывая дно, которого до нас не видал ни один человек.

Еще несколько лет назад подобные прогулки казались невозможными, теперь же, с самого начала нашей экспедиции в Грецию, мы совершаем их дважды в неделю. Понимают ли мои пассажиры, что, хотя для нас эти экскурсии сделались заурядными, они все еще остаются уникальным явлением, ибо и в нынешнем, 1965 году «Архимед» — по-прежнему единственное судно, на котором можно совершать такие «прогулки»? Переживают ли они наше одиночество столь же остро, как я? Ведь от мира людей мы отрезаны, пожалуй, в еще большей степени, чем космонавты в полете. Всего лишь 5 километров отделяют нас от поверхности и от товарищей, ожидающих нас на борту «Марселя ле Биан», но как раз эти 5 километров остаются для них непреодолимым препятствием. Никто, кроме нас, не может погрузиться на такую глубину, и в случае необходимости никто не сумеет оказать нам ни малейшей помощи. Мы одни, абсолютно одни,— мы проникли в этот чуждый нам мир добровольно и, чтобы покинуть его, должны полагаться лишь на свои собственные силы.

Это ощущение и поныне остается для меня таким же острым, каким было при первых погружениях на «ФНРС-ІІІ», много лет назад... сколько же? Сейчас у нас август 1965, а тогда— тогда был август 1953... Мысли мои обращаются в прошлое. Какой путь мы прошли! Вспоминается такая же сфера, только поменьше, потеснее; со мной мой товарищ, инженер-кораблестроитель Пьер Вильм. Помню, как после долгих лет трудов и надежд мы наконец начали первое погружение. Пом­ ню, как Вильм сидел, весь сжавшись в комок и прижимаясь лбом к стеклу единственного иллюминатора; я следил за приборами. Глубиномер показывает 600 метров, мы погружаемся уже полчаса. Вильм настолько захвачен открывшимся ему зрелищем, что я просто не смею оторвать его от иллюминатора, сообщить глубину, а между тем нам пора подниматься — ведь мы обещали начальству, что не станем погружаться ниже 500 метров! Нельзя полагаться на еще не испытанные двигатели. И я тихонько говорю:

— Давление — 60 атмосфер.

Вильм не реагирует. Слышал ли он меня? Или ему, как и мне, кажется, что глупо возвращаться на поверхность, когда все идет так хорошо? Почему бы не погрузиться еще глубже? Ведь это так увлекательно — спускаться в неведомый мир. До дна остаются тысячи метров, а батискаф так охотно продол­жает погружаться! 650 метров, 680 — показания глубиномера растут, хотя я уже сбрасываю балласт — небольшие порции дроби, которые замедляют, но не прекращают наш спуск. Стрелка проходит отметку 700 метров, ползет к 750! Я не от­рываю глаз от шкалы; 1000, 2000 метров — эти цифры меня просто завораживают. Мы достигнем и этих глубин.— не сей­час, так в будущем. Вильм распрямляет спину и трогает меня за плечо: