Двадцать один год
Шрифт:
Неделю спустя произошел случай, о котором Лили после никому не рассказала, но и для себя не смогла объяснить. Они, как обычно, купались в лесном озере; Северус устал и вылез на берег, а Лили еще поплескалась в воде, но вскоре ей стало скучно. И вот, выходя из воды, она заметила, что Северус очень странно смотрит на нее.
Так он никогда не смотрел прежде. Взгляд долгий, завороженный и остро голодный, отрешенный и до того тяжелый, что ощущался физически. Лили остановилась, ей захотелось прикрыться. А друг все не шевелился, глядя в упор.
– Сев! – громко позвала она. Он вздрогнул, будто просыпаясь. – Сев, на мне пиявка?
– А? что? Нет,
– Что же ты на меня так смотришь?
– Как? – он залился краской. Лили подошла, опустилась на старенькое покрывало рядом с ним и стала пристально рассматривать его костлявые ключицы и впалую грудь. Северус неловко отодвинулся, запыхтел и торопливо набросил рубашку.
… В августе уехала из дому Петуния. Она собиралась поступить на курсы печати в Лондоне; остановиться планировала у двоюродной тетки по отцу, а там – как Бог пошлет. Отпустили её без скандала – хотя, может быть, она давно хотела дать волю обидам, но такого случая ей не предоставили. Провожали достойно и тихо. На вокзале Туни, кутавшуюся в жакет и слегка моргавшую сухими глазами, обняли поочередно мать, сестра и отец – но постороннему бы показалось, что это провожают дальнюю, мало кому интересную родственницу, приезжавшую погостить на несколько дней. Когда поезд отбыл и Эвансы вернулись в дом, они не признались друг другу, но каждый в душе почувствовал, как стало легче дышаться.
========== Глава 33. Скверные шутки ==========
Осень выдалась необыкновенно теплая, золотистая, с ясным воздухом, с мягким солнцем. Лили обходила вагон, в душе немного радуясь, что может на законных основаниях не торчать всю дорогу с Северусом: летом сова, немало напугавшая маму и насмешившая отца, принесла ей значок старосты. Уже когда они сели в поезд, выяснилось, что напарником её будет Ремус Люпин.
Когда последний, постучавшись, заглянул в купе и сообщил, что пора бы сделать обход, Лили поразилась злобному взгляду, который метнул в него Северус. Она еще могла понять ненависть друга к яркому, шебутному Джеймсу или красавцу Сириусу – ненависть, наверняка сдобренную изрядной долей зависти. Но как можно было держать зло на Ремуса – доброго, кроткого, всегда готового помощь слабому или простить обидчика? Право же, в компании с ним было куда приятнее, чем с колючим Севом. И Лили, в отместку другу, послала Люпину самую теплую улыбку, прежде чем выйти с ним.
– Что слышно в волшебном мире? – Лили мотнула головой, откидывая длинные распущенные волосы, и проигнорировала взгляд Люпина, перед которым будто бы циркачка совершила смертельный номер.
– Двоих, замешанных в деле Эдварда Сполдинга, удалось вычислить. Это Уилкис и Розье.
Девочка пожала плечами: что ж, недаром об этих слизеринцах в последний год их учебы ходили самые скверные слухи.
– Их схватили?
– Нет, им удалось улизнуть в последний момент, да еще ранить двух авроров. Говорят, Аластор Грюм в ярости. Погибшие были его любимцами. Теперь для него найти Розье и Уилкиса –дело чести.
В тамбуре им встретились хаффлпаффцы – Мэрион Риверс и Арчибальд Уизерби, мальчик небольших способностей, но безумно старательный. Он так себя загонял, что то и дело попадал в Больничное крыло с головной болью или кровотечением из носа. И вот наконец его старания получили первую награду: на его мантии, как и на мантии Мэрион, поблескивал значок старосты. Гриффиндорцы раскланялись с обоими и продолжили путь.
– А кто стал старостами
– На Рейвенкло Мелани Эрроуз и Джон Долиш…
«Спасибо, что не Бертрам Обри».
– А на Слизерине Летиция Гэмп и Энтони Гринграсс.
Лили раздраженно передернула плечами. Против Энтони Гринграсса она почти ничего не имела: по словам Мародеров, он был «нейтрален, как Швейцария» - только раздражал его высокомерный вид. Но Летиция после подслушанного в феврале разговора стала ей отвратительна – правда, столь же отвратительны были остальные слизеринки. Не лучше, в конце концов, если бы старостой назначили Эльзу Смит.
Тем временем Люпин, немного помявшись, пробормотал, что её подруги вместе с его друзьями собрались в одном купе, где Джеймс угощает всех отменным пирогом с патокой. Лили ужасно хотелось сладкого, но гордость не позволила бы взять у Джеймса лишнее, когда и так обязана ему. Отговорившись, что её заждался Северус, девочка поспешила вернуться, почти не заметив огорченного вида Люпина.
…На перроне в Хогсмиде случился неприятный инцидент. Сев, спокойно шедший рядом с Лили, вдруг взмыл в воздух вверх тормашками, выронив от неожиданности её сумку, которую, как обычно, нес. Девочка быстро оглянулась: ну конечно! Поттер ехидно ухмылялся под одобрительные смешки. Между тем вокруг Лили и упавших сумок начала собираться толпа любопытных. Напрасно встречавший первокурсников Хагрид кричал, чтобы малышам дали пройти.
Лили разозлилась на себя: она знала контрзаклятие, но так и не удосужилась освоить невербальное произнесение. Ей казалось, что ни к чему торопиться: они успеют пойти все, что полагается, в нужнее сроки. И вот пожалуйста. Но продолжать стоять здесь, рядом с Северусом, висящим вниз головой – из его вспотевшей и скользкой ладони выскользнула палочка – тоже было невозможно. Может, все-таки пробовать? «Либеракорпус!» - подумала девочка, наведя палочку на друга. Тот, к удовольствию толпы, рухнул на бетонную платформу. Лили помогла ему побыстрей подняться, подхватила сумки и потащила за собой.
Уже в повозке она заметила, что друг сидит, сгорбившись, точно больная птица, и нервно крутит лямки сумок, которые перед тем, как усесться, молча отобрал у нее. Тронула за плечо:
– Сев, что с тобой?
– Что со мной? – он взорвался. – Что со мной? Ты меня опозорила на всю школу! Теперь все будут говорить, что за меня заступается девчонка! Зачем было соваться?
– Было бы лучше, если бы ты остался там висеть? – Лили побледнела, так стало больно. – Где были твои приятели? Что-то не торопились тебя выручать? А ты, видно, так презираешь меня, что стыдишься моей помощи? Презираешь за то, что я девчонка?
– Нет, что ты, - он резко сбавил тон и сам побледнел пуще нее. Ехавшие с ними незнакомые хаффлпаффки перемигивались, но он и не замечал. – Я… я совсем не то хотел сказать. Просто… Это нехорошо, когда девчонка заступается за парня.
– Почему? Вам же за нас заступаться можно! А у нас, по-твоему, нет сердца и совести? Мы должны проходить мимо человека, которому нужна помочь, только потому, что он парень?
– Но он не рад будет вашей помощи, пойми. Подумай о его гордости.
– Вот-вот. А мы будем рады пройти мимо, да? О своей гордости нам надо забыть. Пойми, не помочь кому-то – унижение для любого человека, мужчина эта или женщина. Да, унижение, потому что оно выставляет равнодушным, или бессовестным, или трусом. Или у женщины гордости и чувства долга быть не должно?