Двадцать пятый с половиной кадр
Шрифт:
– Игорь Дмитриевич, – представился он. – А вы, Людмила…
– Алексеевна.
– Я вас жду. Пройдёмте в гостиную, там будет удобнее разговаривать.
Следующая комната была почти квадратной, просторной и больше напоминала не гостиную, а холл. В ней не было окон – только двери. Кроме той, в которую мы вошли – ещё по две двери в правой и левой стене.
У глухой стены напротив входа стояли кожаный диван и кресло канареечного цвета. Между ними – стеклянный журнальный столик.
Я оглянулась на входную дверь. Всю стену рядом с ней занимали прозрачные и ничем не заполненные
– Мы ещё только обживаемся, поэтому пока пустовато, – пояснил Игорь Дмитриевич, перехватив мой удивленный взгляд.
Комната была залита светом, идущим из небольших круглых светильников, вмонтированных в потолок, в стены и даже, кажется, в пол.
Из-за слишком яркого освещения или из-за странного подбора материалов и цвета немногочисленной мебели, комната вызывала чувство тревоги. Чтобы подавить его в себе, я решила сосредоточить внимание на хозяине. Но, встретившись со взглядом его тёмных глаз, почувствовала себя ещё более неуютно.
Он же, широко улыбаясь, предложил мне расположиться на диване, а сам сел в кресло напротив. Приоткрыв, лежащий на столике, небольшой чёрный кейс, он вытащил прозрачную папку с бумагами и протянул мне.
– Это наша статистика. Используйте её в интервью, – не предложил, а скорее распорядился он. – Там же – мой рассказ о том, как я пришёл к этой методике.
Я пробежала текст глазами. Нашла место, где Игорь Дмитриевич рассказывал о себе. Это был набор штампов. Вроде: «Тогда я понял: двадцать пятый кадр – это панацея!». Или ещё: «Вот она – моя миссия: с помощью двадцать пятого кадра помогать людям!». Это было похоже на стёб. Но взглянув на автора я поняла, что тот писал совершенно серьёзно. Правда, о том, как и когда он познакомился с этой методикой, действительно, было написано. Поэтому я сказала:
– Хорошо. Но всё же хотела бы задать вам несколько вопросов. Не возражаете, если включу диктофон?
– Разумеется! Но и я тоже хотел бы записать наш разговор…
Я удивилась, но согласно кивнула.
Он вынул из кармана пиджака и положил на столик рядом с моим обычным диктофоном свой цифровой, размером со спичечный коробок.
– Кто-нибудь из ваших родственников лечился по методике двадцать пятого кадра? – задала я свой первый вопрос.
– К сожалению, все мои близкие умерли ещё до того, как я открыл эту фирму. Но именно их смерть послужила тому, что я стал тем, кто есть сейчас. Мой отец умер в белой горячке, а мама – от гипертонии, которая развилась на фоне избыточного веса.
– А старший брат, вероятно, – от передозировки наркотиков, – не удержалась я.
– Младшая сестра. И ваша ирония здесь не уместна. Это трагедия многих семей. А мы можем реально им помочь. Кстати, и вам тоже. Я вижу в перспективе у вас большие проблемы со здоровьем. Давление, наверное, и сейчас скачет?
Я ничего не ответила. А задала следующий вопрос:
– Люди с одним заболеванием у вас смотрят одинаковые фильмы?
– Нет, для каждого пациента пишется своя программа. Все мы разные: одному достаточно сказать раз, чтобы он понял, а другого убедить очень сложно. Да и фильмы каждый выбирает сам: кому что нравится – комедии, мелодрамы, или серьёзное
– А если один пациент посмотрит фильм другого пациента?
– Это запрещено. Да и невозможно. Вы, наверное, обратили внимание, что каждый монитор защищён от сидящего справа и слева специальными шторками. А скоро у нас будут индивидуальные кабинки по типу тех, что используются в физиотерапевтическом кабинете.
Он говорил, как по написанному. Должно быть, информация у них была строго дозирована. И другую не получить – как ни старайся! Но я всё же решила раскрутить его на откровенный разговор:
– Игорь Дмитриевич, а были случаи, когда ваша методика не помогала, а наоборот…
– К сожалению, мы, как и все, не застрахованы от неудач. Хотя они зависят не от нашей методики, а от индивидуальных особенностей организма. Но в подобных случаях коррекцию мы делаем бесплатно. Как раз сейчас у нас есть такая пациентка. У неё развилось стойкое отвращение к пище. Но, я думаю, очень скоро мы это исправим.
– А можно задать ей пару вопросов?
– Только, если она сама захочет. Я поговорю с ней.
– Может быть, тогда вы разрешите пообщаться с теми, кто сейчас сидит за компьютерами? Или хотя бы глянуть на то, что они смотрят…
– Нет, это невозможно. Наше лечение – процесс интимный. К тому же, у каждого, как я уже говорил, – индивидуальная программа, которая может оказать на вас негативное воздействие. Но вы ведь сами хотели пройти курс. Валерия Викторовна сказала, что у вас какие-то проблемы…
– Не то, чтобы проблемы… Так, пара лишних килограммов…
– И прекрасно! Значит, мы справимся с ними в два счёта.
– Не знаю, стоит ли утруждать вас из-за такой мелочи!
– Ничего, нам будет приятно вам помочь. Мы ведь тоже рассчитываем на вашу помощь – ждём объективного материала в газете.
– В этом вы не сомневайтесь…
– Вот и хорошо! Какой фильм вам приятно было бы посмотреть?
– Можно, я принесу свой?
– Конечно. Мы сбросим его в компьютер и сразу вернём. Только не откладывайте надолго.
– Хорошо, я приду к вам завтра.
На этом разговор был окончен. Я получила визитку, на обратной стороне которой уже заранее было указано время моего сеанса: вторник, 4 марта, 1000. И это снова неприятно меня удивило.
Пройдя в обратной последовательности лабиринтами старинного здания, я задержалась, было, в интернет-клубе на первом этаже, но потом решила посидеть в другом месте.
В кофейне через дорогу в этот ещё не обеденный час посетителей не было. Я заказала капучино с кусочком пиццы и села в дальнем углу.
Сначала в голове у меня было совершенно пусто. Я наслаждалась кофе и ватрушкой с колбасой, о существовании которой в Италии вряд ли слышали.
Немного отдохнув, достала из сумочки диктофон, перемотала кассету на начало и, надев наушники, стала слушать наш разговор. На мгновенье мне показалось, что мой недавний собеседник делает в это время то же самое, и мне стало неприятно.