Двадцать пятый с половиной кадр
Шрифт:
Пропустив в дверях меня вперёд, Владимир Иванович остановился возле сидящей у входа незнакомой девчушки и, обращаясь не то к ней, не то ко всем сразу, громко сказал:
– Помогите Людмиле Алексеевне найти её фотографию, – и уже уходя, добавил. – Пора сдавать первую полосу!
Я направилась к тумбочке, следом, как тень, двинулась молоденькая сотрудница. Раньше я её в редакции не видела. Наверняка – практикантка. А в выпускной день, конечно же, не до неё. Только бы мне не бросилась помогать! Но она, видимо, и не собиралась –
Открыв верхний ящик, я сразу увидела то, что нужно. Распечатки снимков монет были на нескольких листах, скреплённых между собой степлером. Но как их взять? Вытащив всё содержимое ящика на крышку тумбочки, я стала выдергивать фотографии из середины кучки, просматривать их и класть обратно в шкаф. Кучка уменьшалась, а я ещё не знала, как отвлечь от себя внимание. Хотела уж, было, попросить девушку принести мне воды, но тут зазвонил телефон…
Все были заняты работой, а телефон надрывался! Пока кто-то не крикнул:
– Ленка, возьми трубку – всё равно ничего не делаешь!
Моя надзирательница лениво направилась к телефону, я же быстро смахнула лежащие сверху листы в свой портфель, который предусмотрительно не закрыла после того, как достала из него очки.
Теперь работа пошла веселее. Я даже попросила вернувшуюся Ленку просмотреть часть фотографий. И мы уже убирали последние из них в ящик, когда в комнату заглянул редактор. В куртке «Аляска» и с папкой под мышкой.
– Нашла? – поинтересовался он.
– Нет, к сожалению.
– Ну, тогда больше ничем помочь не могу.
– А может фотография у неё в столе? – предположила я.
– В чужих вещах рыться не буду!
– Кто просит рыться? Откроем ящик – и всё! Если будет лежать на виду – возьму, нет – значит, нет!
– Ладно!
Мы вошли в комнату корреспондентов. Торопов направился к столу, в отличие от других не заваленному бумагами, а накрытому газетой, в пятнах от кофе и в крошках от бутербродов. Ящики оказались не запертыми, и в самом верхнем из них, который сразу выдвинул редактор, лежала моя фотография.
– Вот же она! – радостно сказала я, доставая свой снимок, и, чмокнув коллегу в щеку, быстро пошла к выходу.
– Подожди! Тебе куда? Может подвести? – услышала я за спиной его голос.
– Нет, нам в разные стороны. Доберусь на такси.
Я действительно прямо напротив входа в редакцию сразу поймала «маршрутку» и уже минут через десять была в университете.
…Домой приехала около пяти. И прежде чем сесть за дневник, позвонила Соне. Мы так и не отметили мой день рождения. Назавтра лекций у меня нет, поэтому я пригласила её зайти от следователя ко мне, чтобы вместе пообедать.
28 февраля 2003 года, пятница. Час дня. Дома
С утра сбегала в супермаркет за маслинами,
Соня пришла около двенадцати, когда я уже вся извелась в самых разных предположениях, почему её так долго держат в милиции.
Она не спеша разделась. Долго распаковывала коробку, внутри которой оказался красный цикламен:
– Вот тебе аленький цветочек. Остаётся только в каком-нибудь чудовище разглядеть принца.
– Какой подарок!
Нежный цветок и спокойствие Софьи и мне вернули равновесие. Я не стала сразу её расспрашивать. Накрыла на стол, разлила по фужерам сухой херес. Поговорили о благородстве напитка.
Вспомнили, как в стройотряде, в далёком татарском селе, куда нас, будущих филологов, сразу после первого курса отправили строить кошару, в местном сельмаге из спиртного мы нашли только «Пруно в вине» молдавского производства и кубинский ром «Негро».
Что такое «пруно» – до сих пор не знаю. Решили, что это сливы – судя по ягодам, лежащим на дне толстенькой бутылки.
Вино мы тогда выпили, сливы, морщась, пытались употребить на закуску, но из-за полной несъедобности их пришлось выбросить. Ром же оказался настолько крепким для нас, что мы пили его буквально по каплям ещё несколько месяцев, таская бутылку с праздника на праздник.
И освободилась она только на мой день рождения. Я ещё долго хранила красную пробку с выпуклым профилем индейца. И даже проштамповала ею как печатью любимые книги из домашней библиотеки.
Мы с удовольствием вспомнили питейные мытарства нашей студенческой юности. Херес сделал своё дело – напряжение последних дней ушло. Теперь мне не хотелось даже думать о пропавшей коллекции, а тем более говорить о ней. Но это было необходимо.
И я, наконец, спросила Соню:
– Чего тебя так долго держали в милиции?
– Пришлось вспомнить все подробности, что, да как, буквально по минутам. Потом ещё расспрашивали о каждом персонально.
– И обо мне?
– Да. Интересовались, не говорила ли я тебе, что монеты окажутся в нашем музее.
– Понятно…
Я помолчала, снова подумав, что следователь подозревает в краже именно меня, и уже без всяких присказок, напрямую спросила:
– А ты сказала им, что Алина во время своего дежурства снимала музей с сигнализации?
– Ты знаешь? Нет, об этом я не сказала…
– Ну, а мне можно узнать, что же произошло той ночью?
– Произошло то, что и раньше случалось много раз, а я закрывала на это глаза: ночью она впустила в музей своего друга. Конечно, её можно понять: девушке сорок, а замуж так и не вышла. И даже любовника домой не приведёшь – там родители в проходной комнате. Может, по большей части из-за этого, а не из-за дополнительной тысячи рублей, и пошла она в сторожа…
– А что, если её любовник…