Двадцать семь костей
Шрифт:
Психоаналитик несколько раз моргнул за толстыми линзами очков в красной черепаховой оправе.
— Должен заметить, мистер Льюис, что это не очень хорошая идея. Вы…
Льюис прервал его:
— Если даже и так, это мое последнее слово. И закончим дискуссию.
Воглер пожал плечами:
— Вам виднее. — Воглер снова посмотрел на часы. Он воспринял эту новость легче, чем ожидал Льюис. — У вас есть еще несколько минут. Не хотите о чем-нибудь поговорить? Все равно вам придется платить.
— Вообще-то я хотел вас кое о чем спросить.
— Я вас поддерживаю, — пробормотал Воглер.
— У меня уже есть главный герой. Он, то есть она… она совершенно чокнутая, и я не знаю, как называется это заболевание.
— А какие у нее симптомы? — Воглер подумал, что либо Льюис спрашивает совершенно искренне, либо это более изощренная версия ситуации «доктор, у одного моего друга проблема…».
— В том-то и дело, что у нее нет никаких симптомов. За исключением того, что она верит в совершенно безумные вещи… даже не знаю, как вам это сказать. Она считает себя вампиром, верит в призраков или что-то в этом роде… Ладно. Я придумаю что-нибудь пооригинальнее. Скажем так, она верит в некоторые вещи, которые заставляют ее совершать плохие поступки, но совсем не те, которые она совершала бы, находясь в нормальном состоянии.
— У нее бывают галлюцинации?
— Не думаю.
Воглер решил, что вопрос был искренним.
— То, что вы описали, похоже на манию. Такое нечасто встречается в клинических случаях. Это психическое нарушение наподобие шизофрении, но в отличие от шизофрении во время данного заболевания редко отмечаются галлюцинации, психосоциальные функции не нарушаются, а поведение обычно не выходит за рамки нормы, за исключением тех сфер, с которыми связана мания. В то время как при шизофрении подобные нарушения считаются странными, то есть абсолютно невероятными и не имеющими отношения к реальной жизни, для мании они вполне естественны. Довольно замысловатый диагноз. В игру вступают различные факторы, связанные со смешением культур, особенно если мания связана с религиозной и духовной сферами…
— А как насчет… я читал, что были племена, где верили, что душа покидает тело человека с его последним выдохом?
— Ибо, — подсказал Воглер. — Я писал курсовую работу на эту тему. Это прекрасный образец проблемы, которую я вам только что описал. Представители племени ибо верили, что у каждого человека есть две души: мо и нкпурук-оби, и обе они покидают тело с последним выдохом — это не считается странным с точки зрения племени ибо из Нигерии, но покажется удивительным для католика из Кливленда. Так же, как теория о причастии, то есть о том, что хлеб — это тело Христа, вино — его кровь. Она вполне естественна для католика, но покажется странной представителям племени ибо. — Он снова посмотрел на часы. — Надеюсь, я помог вам. Можете
«Мне все равно, что вы обо мне думаете», — усмехнулся про себя Льюис.
— Вы пропишете мне еще валиум, когда он закончится? Эти таблетки мне очень помогают…
— Я не выписываю лекарств пациентам, которые не проходят у меня курс лечения, — проговорил Воглер с явным удовлетворением. Очевидно, он еще надеялся, что Льюис одумается. — Да, я только что вспомнил еще один интересный факт касательно мании: из трехсот девяноста девяти психических нарушений, принятых Американской ассоциацией психиатров, это единственная, которая считается заразной.
— Что это, черт возьми, значит? — встревоженно спросил Льюис.
— Простите, ваше время закончилось, — ответил Воглер, он просто светился от радости. — Позвоните мне в офис и запишитесь на новый сеанс, если вам еще понадобится валиум.
Умри Пандер во сне в ту воскресную ночь, его похоронили бы улыбающимся. Они начали в тесном сборном домике, потом ему пришлось заступить на ночное дежурство, а закончилось все на просторной мансарде его треугольного дома. В их возрасте нужно больше пространства.
Когда Пандер проснулся чуть позже десяти — он не стал ставить будильник, — Доусон уже ушла, но он повсюду чувствовал ее запах. Мадагаскарский жасмин. Это были не духи, а белые цветки, которые она собрала вдоль дороги и разбросала на кровати вокруг себя, пока ждала его возвращения с ночного дежурства прошлой ночью. Они раздавили эти цветки, пока занимались любовью. Он называл ее своей цветочной крошкой. «Ты можешь вытащить девушку из шестидесятых, но шестидесятые навсегда останутся в девушке», — сказала она ему.
Небо заволокло тучами, когда Пандер стал подниматься по холму, двигаясь к крапауду в надежде принять очередной бодрящий душ. По дороге он встретил Доусон. Утро после замечательной ночи. Пандер не хотел, чтобы она испытывала чувство неловкости.
— Здравствуй, красавица, — крикнул он.
— Ну, здравствуй, если не шутишь, — ответила Доусон.
На ее круглых щеках вспыхнул яркий, как у куклы, румянец. Она встала на цыпочки и поцеловала его, когда проходила мимо. И Пандер был рад, что на этот раз не стушевался.
К счастью для Пандера, дождь так и не начался, но небо по-прежнему становилось все мрачнее. Он припарковал машину на полицейской парковке в Парламентском дворе, прошел через каменную арку, заросшую бугенвиллеей, пересек площадь и подошел к штабу полиции.
В фойе толпился народ. Люди ползали по полу, собирая маленькие круглые лаймы размером с мячик для гольфа. Полицейский помогал всхлипывающей темнокожей девушке в тонком цветастом платье сесть на стул. Заметив Пандера, он помахал ему рукой.