Двадцать тысяч лье под водой
Шрифт:
Канадец набросился на несчастного.
Консель пытался оттащить гарпунера от полузадушенной жертвы, и я собирался было броситься ему на подмогу, но вдруг остановился как вкопанный, услышав произнесенные на французском слова:
– Успокойтесь, мистер Ленд. И вы тоже, господин профессор. Прошу вас, выслушайте меня!
Глава десятая
Обитатель морей
Это был капитан
Нед Ленд вскочил на ноги. По знаку хозяина еле живой стюард, шатаясь, вышел из комнаты, ничем не выдав ни малейшей враждебности по отношению к канадцу, – настолько непререкаемой была власть капитана на борту судна. Мы молча ждали развязки, Консель – с невольным любопытством, я – в изумлении.
Присев на краешек стола и скрестив руки на груди, капитан внимательно нас разглядывал. Возможно, он не решался заговорить. Или жалел о только что произнесенных на французском словах. По крайней мере, мне так показалось.
После затянувшегося молчания, которое никто из нас не осмеливался нарушить, он наконец сказал спокойным, проникновенным голосом:
– Господа! Я одинаково хорошо владею французским, английским, немецким и латынью. Я мог бы заговорить с вами еще во время нашей первой встречи, но прежде хотел получше вас узнать, а потом – как следует все обдумать. Четыре ваших рассказа совпадали по сути, так что я удостоверился в их правдивости. Теперь мне известно, что по воле случая на борту моего судна оказались господин Пьер Аронакс, профессор естественной истории из Парижского музея естествознания, отправленный за границу с научной миссией, его слуга Консель и канадец Нед Ленд, гарпунер с фрегата «Авраам Линкольн», входящего в состав военно-морского флота Соединенных Штатов Америки.
Стюард вышел, шатаясь.
Я слегка поклонился в знак подтверждения. Капитан не задавал мне вопросов. Следовательно, ответов не требовалось. Этот человек говорил совершенно свободно, без малейшего акцента. Его фразы были безупречны, слова – точны, речь лилась на удивление легко и непринужденно.
– Вы, конечно, заметили, сударь, – продолжал он, – что я не спешил наносить вам второй визит. Выяснив, кто вы, я хотел тщательно все обдумать, прежде чем решить, что с вами делать. Меня одолевали сомнения. Роковые обстоятельства свели вас с человеком, который порвал с человечеством. Своим появлением вы нарушили мой покой…
– Не по своей воле! – вставил я.
– Не по своей воле? – повторил мой собеседник, повысив голос. – Так значит, «Авраам Линкольн» гоняется за мной по всем морям и океанам не по своей воле? Вы ступили на борт этого фрегата не по своей воле? Снаряды в мое судно летели случайно? И господин Нед Ленд не хотел забить его своим гарпуном?
Я уловил в словах капитана раздражение. Однако у меня имелся совершенно естественный ответ на эти обвинения, и я не преминул его дать.
– Сударь! Должно быть, вы не знаете, какие жаркие споры разгорелись из-за вас в Америке и Европе. Не знаете и о том, что различные происшествия, вызванные столкновением с вашим подводным судном, всколыхнули общественное мнение на обоих континентах. Я не стану перечислять бесчисленные гипотезы, призванные объяснить необъяснимый феномен, секрет которого известен только вам. В оправдание скажу лишь одно: преследуя вас в международных водах Тихого океана, «Авраам Линкольн» полагал, что преследует
Легкая улыбка тронула губы капитана.
– Господин Аронакс, – произнес он спокойным голосом, – неужто вы осмелитесь утверждать, что подводный корабль не подвергся бы такому же преследованию и обстрелу, как и неведомый зверь?
Вопрос меня смутил, ведь в подобном случае капитан Фаррагут не стал бы колебаться ни секунды. Он посчитал бы своим долгом уничтожить любой аппарат такого рода, как если бы то был гигантский нарвал.
– Теперь вы понимаете, сударь, – продолжал незнакомец, – что я имею право считать вас врагами.
Я ничего не ответил по одной простой причине. Какой смысл спорить, когда противник может разрушить любые твои доводы, применив силу?
– Я долго колебался, – вновь заговорил капитан. – Ничто не обязывало меня проявлять гостеприимство. Если бы наши пути разошлись, у меня не возникло бы ни малейшего желания видеть вас вновь. Я вернул бы вас на палубу моего судна, служившую вам убежищем. А потом затерялся бы в морской пучине, навсегда забыв о вашем существовании. Разве я не имел права так поступить?
– Поступить так мог бы дикарь, – ответил я, – но никак не цивилизованный человек.
– Господин профессор, я вовсе не являюсь тем, кого вы называете «цивилизованным человеком»! – резко заявил капитан. – Я разорвал все связи с обществом по причинам, о которых никто, кроме меня, судить не вправе. А значит, я не обязан подчиняться его законам и прошу вас никогда их при мне не упоминать!
Он говорил предельно искренне. Ярость и презрение вспыхнули в его глазах, и я почувствовал, что когда-то этому человеку довелось пережить ужасную трагедию. Он не только поставил себя вне всяких человеческих законов, но и сделал себя в буквальном смысле независимым, свободным от любого внешнего воздействия! Кто осмелился бы преследовать его в морских глубинах, когда и на поверхности ему не было равных? Какое судно выстояло бы в столкновении с этим подводным кораблем? Какой броненосец, даже самый прочный, выдержал бы удары его тарана? Никто из людей не мог потребовать у него отчета за его действия. Только Бог, если он в него верил, да совесть, если она у него была.
Эти мысли молнией промелькнули у меня в голове, пока мой необычный собеседник молчал, погрузившись в себя. Я разглядывал его со смесью ужаса и любопытства: должно быть, именно так Эдип взирал на Сфинкса.
После долгой паузы капитан продолжил:
– Итак, я долго колебался. И все же решил, что мои интересы не пострадают, если я проявлю естественное сострадание, на которое имеет право любое человеческое существо. Вы останетесь на борту моего судна, раз уж попали сюда по воле рока. Вы получите свободу, хотя и весьма относительную, – но при одном условии. Пообещайте, что не станете его нарушать! Вашего слова будет вполне достаточно.
– Говорите, сударь! – ответил я. – Полагаю, любому честному человеку не составит труда принять ваше условие.
– Разумеется! И вот в чем оно состоит. Есть вероятность, что некие непредвиденные обстоятельства вынудят меня запереть вас в каютах на несколько часов или даже дней, в зависимости от ситуации. Так как я не люблю применять насилие, то в подобном случае, как и во всех прочих, буду рассчитывать на ваше беспрекословное подчинение. Таким образом, я целиком и полностью снимаю с вас всякую ответственность свидетеля и обязуюсь принять все меры, чтобы помешать вам увидеть то, чего видеть не следует. Принимаете ли вы это условие?