Шрифт:
Услыхал, что у вас малярия, и очень удивился. Звоню по телефону, говорят — в больнице. Что случилось? Малярия? Обычная или тропическая? — спрашиваю.
Хотите знать, откуда у меня такая осведомленность? Так ведь я сам болел малярией и дизентерией тоже. Да, когда в солдатах служил. Воевать мне пришлось на Южном фронте, до самой Новой Гвинеи добрался. А там, к вашему сведению, настоящий рассадник всяких тропических болезней.
Понять не могу — что вас туда потянуло? Из любознательности, говорите. Хм... Просто захотелось с друзьями развлечься? Нет, я вовсе не шучу. Уверяю вас, эти места не для увеселительных
На аэродроме «Ханэда», когда я провожал вас, я и минуты не сомневался, что вы летите за границу. Только не в Новую Гвинею. Конечно, и Новая Гвинея — заграница, но мне представлялись места все же более обжитые. Знай я тогда правду, непременно отговорил бы вас.
Теперь сами изволили увидеть, что за жизнь в тех краях. Да там вообще человеку делать нечего. Не спорю, и туземцы люди. Но что может быть общего с ними или даже с колонизаторами, понаехавшими туда из Европы? У японцев во всяком случае...
Счастье ваше, что заболели дома, а не в дороге. Противная штука хинин, правда? Что? Теперь другие лекарства? Впрочем, чему удивляться, ведь прошло двадцать четыре года. И здорово вас трясло? Как? Совсем не трясло? Подумать только, даже малярия не та стала. Около месяца держалась температура 41,5? Благодарите судьбу. Значит, это была не тропическая малярия. Та за десять дней приканчивала. Вы совершенно правы — и от обычной малярии можно умереть. Но что знают о ней люди, просидевшие всю жизнь в Японии? Они впервые увидели малярию, когда она вспыхнула среди фронтовиков.
Я подцепил ее на юге. Вот где люди гибли как мухи. Подскочит температура до последней точки— и конец. Только что был жив человек, смотришь — у него уже лицо вытянулось. А сам лежишь, словно в огне, и думаешь: еще один отмучился. Зато когда проходит кризис и температура начинает падать, такая наступает благодать, что просто и не верится. Правда. И тут же берешься за работу: мертвецов надо было раздеть, облить бензином и сжечь. Да. Все это мы делали собственными руками... Ведь самолеты давно вышли из строя, один бензин остался, а врачи и санитары боялись заразы. Поэтому мертвых хоронили те, кому посчастливилось выжить.
Вы скажете, тропики? Быстрое разложение? Но мы тогда ничего не боялись, какими-то бесчувственными сделались.
Смотришь, бывало, как обугливается и исчезает в огне тело твоего боевого товарища, а у тебя в мыслях нет, что завтра, возможно, ты сам перевоплотишься в будду.
Как обстояло дело с лекарствами? Хинин весь вышел, снабжение прекратилось, в это время как раз вспыхнула эпидемия. Заставили нас пить отвар из листьев папайи, вонючий до невозможности. Была ли польза, не знаю. Но пили все — кому охота умирать? Вряд ли сыщешь на свете что-нибудь более противное.
Было нас тогда, наверно, сотни две. Солнце палит нещадно, а мы сидим у костров и варим свою папайю. Но все равно в живых осталось всего половина. Когда подошло австралийское судно и нас взяли в плен, только один с собой покончил, а мне уже безразлично было, кто свои, кто враги. Стали нас отпаивать лекарствами, жар спал, и что бы вы думали, вдруг вспомнил лицо моей возлюбленной и даже прослезился. Говоря откровенно, я ее ни разу за руку не держал, за всю войну
Да, с тех пор двадцать четыре года минуло. Выходит, и там теперь все по-другому. Только ни за что бы я сейчас туда не поехал. Что ни говорите, это вам не Япония, и за два десятка лет там, пожалуй, никаких особых перемен не произошло. Одни джунгли чего стоят, пока сам их не увидишь, не поймешь, что это такое. Довелось ли мне там побывать, спрашиваешь? А как же, целых четыре года в джунглях прожил, куда от них денешься!
Помню, есть там красное дерево. Плоды на нем величиной с ноготь большого пальца, а съесть их можно за день всего два. Съешь три — всю ночь животом будешь маяться, несколько наших товарищей так в корчах и скончались.
Интересно, а в тех местах, где вы изволили побывать, эти плоды... Ах, вот как, вы одними консервами питались? Да, это вам не война. А как насчет черной курицы, водится она еще? Что? Сорной курицей зовут? Понятно. Яйца у нее как у страуса. Солдаты, разумеется, их не пробовали. Зато офицеры, говорят, омлетом баловались. Солдаты только слюнки глотали и ходили за этой курицей следом, все высматривали, что она клюет. Ведь корм для птицы сгодится и человеку. Мы даже червяками из земли не брезговали. Не знаю, как они называются, но ничего были червяки, вкусные...
Ах, вот как, вы отведали змеиное мясо? Змеи и ящерицы для нас лакомством были. Вот что я вам скажу, змеиное мясо на куриное филе похоже. А если ящерицу испечь с солью, так ее не отличишь от камасу [1] ни по вкусу, ни по запаху. Встречались и большие ящерицы, но маленькие все же вкуснее.
На днях приходит жена очень довольная: сумочку купила из кожи ящерицы. Посмотрел я и говорю: «Нет, сумочка эта из несъедобной ящерицы». Ух, как это ей не понравилось! Понять не могу, почему эти сумочки в такой цене? Взять, к примеру, хоть крокодила, он ведь и на вкус противный. Поймаешь его, а варить можно только через четыре-пять дней.
1
Камасу — морская щука.
Что говорить, давно все это было. Уже забываться стало за делами да хлопотами. А как вспомнишь, чего только пережить не пришлось! И удивляешься: когда-то папайю варил, а сейчас собственную фирму имею!
После начальной школы я сразу в Токио подался и поступил в услужение к хозяину — носочнику. До армии понятия ни о чем не имел кроме носков-таби [2] . Кем только я не работал: и нянькой пришлось быть, и кухаркой. В ту пору моя будущая жена в детский сад ходила. Бывало, пошлют за ней, посадишь ее на спину и тащишь. Вы угадали, я был приемным зятем. Но в те времена даже мечтать не смел стать владельцем такой почтенной фирмы.
2
Таби — японские носки из плотной ткани.