Дважды рожденный
Шрифт:
Приказчик, от которого я порядком натерпелся в бытность мою учеником, принял это известие тоже по-своему. Я, конечно, поспешил сообщить ему о своей радости. А как же иначе? Да и чем еще мог я перед ним похвастаться?
Итак, выпятив грудь, я отчеканил:
— Здравствуйте, господин приказчик. С вашей помощью по первому разряду принят.
Приказчик, однако, меня не поздравил. Лицо его приняло сосредоточенное выражение, он кивнул головой и произнес:
— Пройти военную комиссию, Сигэ-дон, это по прежним временам все равно что самураю пройти обряд гэмпуку [9] .
9
Гэмпуку —
Наш приказчик любил дзёрури [10] , и не пропускал ни одного представления бунраку [11] , поэтому разговор у него был свой, особый. Но не успел я подумать: «А здорово он ввернул насчет «гэмпуку», как приказчик спросил, известно ли мне, что значит посвящение в тайны кисти.
— Посвящение в тайны кисти?
— Не знаешь? Просто беда с вами, с нынешней молодежью. Невежды, да и только. Что проку от тебя в деле, если ты разговор с клиентом не умеешь поддержать? Думаешь, я так, удовольствия ради хожу смотрю на дзёрури? Раз я в них кое-что смыслю, значит за словом в карман не полезу.
10
Дзёрури — представления театра марионеток, бытующего в Японии с XVII в.
11
Бунраку — кукольный театр.
Выслушав его нравоучения, я наконец понял, что посвящение в тайны кисти — это из рассказа о том, как Сугавара Митидзанэ обучал своего ученика тайнам каллиграфии. Ах, вот оно что, вам известна эта история...
— Когда в армию? Осенью? — спросил приказчик.
— Так точно.
— Значит, через полгода.
Теперь я с благодарностью вспоминаю то время, он успел всему меня обучить. Молча, без лишних слов показал, как снять мерку, как сшить самые трудные швы. Жара стоит невыносимая, пот со лба глаза заливает, а я терплю, боюсь, как бы чего не проглядеть, пока лицо вытирать буду. С тех пор так и привык: пот глаза заливает, а я и не моргну. Потом, во флоте, это очень пригодилось. Разве вытрешь там пот, когда на тебе винтовка и полное снаряжение. Уставишься в бинокль, следишь за самолетами противника и не моргнешь ни разу. Жизнь дорога!
— Ты из крестьян, Сигэ-дон?
— Из крестьян.
— Как по-твоему, на какую ногу труднее шить, на господскую или на крестьянскую?
— Наверно, на господскую.
— Вот дурак!
Слова приказчика задели меня за живое, ведь я с таким усердием изучал самые различные ноги, но, видно, мой опыт слишком мал, и затаив дыхание я слушал приказчика.
— Если хочешь знать, нет ничего легче, чем шить на господские ноги. Они мягкие, носок так и прилипает к ним. Особенно важны ступни. Городские на улице ходят в гэта, а дома по ровному полу, поэтому ступня у них более плоская, чем у деревенских. Крестьяне носят соломенные сандалии, ходят по немощеной дороге, по траве, поэтому ступня у них крепкая и с таким высоким сводом, что просто беда. Я привык на городских шить, но однажды попалась мне крестьянская нога, так я не знал, как к ней и подступиться. Веришь, сколько лет шью, а крестьянские таби так и не научился делать как следует.
— Но, господин приказчик, ведь крестьяне не шьют таби на заказ. Один такой на десять тысяч и то не сыщется.
— У вас, молодых, на все свой взгляд имеется. Разве это дело? Да будет тебе известно, что именно по крестьянину равняться надо. Среди клиентов есть люди очень состоятельные, делать им нечего, сидят себе посиживают, а другие всегда в движении, энергия в них так и кипит, и таби для них такой формы получаются, что глаз не оторвешь.
Вот оно что, подумал я и назвал имена нескольких заказчиков с очень красивой, по моему мнению, формой ноги. Как видно,
— Говорят, что о человеке судят по лицу и по рукам, а на мой взгляд, ноги тоже весьма выразительны. Заходит, к примеру, клиент и заказывает таби с золотыми застежками, а я смотрю на его ноги и вижу, что он из крестьян, только недавно в богачи выскочил.
Пусть сам он отошел от крестьянства, нога у него так и останется с высоким сводом. Как раз у клиентов, о которых ты говоришь, ноги как у крестьян. Или взять гейш, искусных танцовщиц, у них тоже такие ноги. У одних — от природы, у других — от тренировки. И на тех и на других шить нелегко. Труднее всего подогнать подошву носка так, чтобы она точно пришлась по округлому и приподнятому своду. Верх тонкий, из коленкора, его подогнать просто, тут соберешь, там подтянешь, вот тебе и получилась округлость. Изнанка же делается из толстой хлопчатобумажной ткани, поэтому удобнее всего шить на плоскую ногу. Ну-ка, покажи ногу. Показывай же, говорю! Так и есть, у тебя настоящая крестьянская нога. И по такой ступне ты учился шить! Досталось же тебе.
Выходит, хозяин с приказчиком давно все знали, как ни таился я от них.
— Еще в юности слышал я от старых людей, что у рыбаков ноги даже красивее крестьянских. Наверно, потому, что они по песку ходят— ведь это очень трудно. Говорят, чтобы избавиться от плоскостопия, лучше всего гулять по побережью. Да только у меня на это никогда времени не хватало.
К концу лета приказчик наконец решился и, стыдясь, показал мне свою ногу. Оказалось, что всю жизнь он страдал плоскостопием. Как же я этого не разглядел! У всех ноги изучал — и у клиентов, и у прохожих, — а на своих домашних не обращал внимания.
Ступня у приказчика и в самом деле была безобразной. Она показалась мне огромной, потому что была совершенно плоской. Нет, такую ногу лучше не показывать. Я просто в себя не мог придти, волосы дыбом встали. Сколько я потом видел ног, но такой уродливой больше не встречал.
Теперь я не упускал случая лишний раз взглянуть на ноги хозяина, хозяйки и всех домочадцев. Ничего особенного, ноги как ноги. Но однажды я взглянул на ноги нашей барышни и словно прозрел. Было лето, она ходила по дому в легком платье, из-под которого чуть-чуть виднелись босые ступни. У меня даже дух захватило, такими они были красивыми, и потом долго еще при одном этом воспоминании сердце у меня начинало бешено колотиться. А сейчас смотрю и не нахожу в них ничего хорошего. Вот что значит любовь, от ступни и то приходишь в восторг. Нет, глаз у молодых не наметанный. Это я вам точно говорю.
Призвали меня в тот же год осенью. Тогда как раз появилась Ассоциация помощи трону. Да, граф Коноэ был премьер-министром. И еще ввели разверстку на рис. В деревне только и было об этом разговоров.
На комиссии каждого спрашивали, куда он хочет: на флот или в армию. Я вспомнил одного нашего клиента — адмирала и, не долго думая, сказал, что хочу на флот.
Что захотел, то и получил, и вот я в Ёкосуке — матрос второго разряда. Таких, как я, называли «классом без нарукавных знаков». Надел я форму с квадратным воротником и вдруг подумал: нет, это тебе не гимназическая матроска нашей барышни.
Хотите знать, где было хуже, в учениках или в матросах? Скажу вам, что тут и сравнивать нельзя. Огреют тебя черпаком, хоть жив останешься. На флоте стопором могли огреть, страшная такая плеть из толстых веревок, да еще соленой водой пропитана. Одному матросу по голове попало — охнуть не успел. А потом сообщили, что умер от болезни на боевом посту.
Мне тоже раз досталось, но, к счастью, стопор закрутился, потому не очень больно было, правда, тело все посинело и распухло. В общем, прожил день — судьбу благодари. Подвесную койку, например, положено было сложить за пять секунд, не успеешь — получай. А еще было такое наказание, «пчелиное гнездо» называлось. Всунешь голову между полками и жужжишь, как пчела. Сейчас смешно, а тогда рад бы заплакать, да слез нет.