Дважды Татьяна
Шрифт:
– А кого ж я тогда вместо себя оставлю?
– Кошевой держался степенно, слова выговаривал отчетливо и спокойно.
– Да и на кого покину нашу Украину? Нет, с вами, чужаками, мне не по дороге. Далече вам драпать придется, не угонюсь... Ох, далече!
На следующий день, когда Таня по всему городу искала Кошевого, его казнили. Страшную казнь придумали для него прислужники фашистов. Посреди двора, окруженного казармами, воздвигли громадный свежеобтесанный крест. Распяли бывшего писаря Кошевого, а напротив установили пулемет. Здесь
Пулеметная очередь прострочила по ногам распятого Кошевого. Гитлеровец в последний раз предложил:
– Назови сообщников - отменю расстрел. Лечить будем.
Истекавший кровью Кошевой крикнул:
– Берегись, сволочь! Вылечишь - тебя первого пристрелю. А вы, собаки, цельтесь получше, стреляйте в сердце. Забыли, видно, где у человека сердце бывает?
Он был еще жив, когда палачи разожгли под ним костер...
Но в ту ночь, когда казнили Емельяна Кошевого, была совершена в батальоне и другая казнь: в уборной кто-то прикончил солдата Гришку, так и не дав ему получить обещанную начальством награду.
Два дня спустя личный состав батальона сократился еще на несколько человек. Они бежали к партизанам, где встретились с Таней, Ковалевым, Костей Сумцом. От них узнала потрясенная Таня о случившемся несчастье. Она и сама понимала, что только гибель могла помешать Емельяну Кошевому прийти на условленное место, поэтому отправилась с очередной информацией в Бобры.
Советские войска приближались. Бушевала весна, шагала по земле Белоруссии, а ночами люди прислушивались к взрывам, будто к громовым раскатам весенней грозы, несущей земле обновление.
Однако фашисты сопротивлялись упорно, яростно: подтягивали новые силы, пытаясь раздавить партизан. С мстительной яростью арестовывали, пытали, казнили даже ни в чем не замешанных людей. Для устрашения.
Таня на этот раз едва добралась из Минска в Бобры. Схватили ее в Заславском районе, у Семков-городка. Девушка успела незаметно выбросить пистолет, и при обыске у нее ничего не нашли. Документы тоже были в порядке.
И все же ее повели на допрос.
У нее упорно допытывались, не знает ли она чего о партизанах, и одно это доказывало беспомощность оккупантов, так и не ощутивших себя хозяевами захваченных земель.
Прикинувшись, как обычно, до ребячества бестолковой, Таня вновь достала свой аусвайс и сказала:
– Не-е, у нас в военной столовой партизанам обедов не отпускают. Не положено.
Фашисты постарались обставить вопросы устрашающе. Возможно, они исходили из убеждения, что у любого местного жителя хоть что-то да удастся вырвать. Таню продержали ночь в холодной камере, били шомполами и плетками, но она упрямо твердила одно и то же, становилась все бестолковее.
Оставалось поверить, что глупенькая девчонка ни о чем не думает, кроме куска хлеба. Избитую Таню отпустили.
С трудом добралась она до Бобров. Несколько дней отлеживалась, металась в бреду, в ужасе пыталась
А когда Таня поднялась с постели и, осунувшаяся, похудевшая, с огромными - они стали казаться темнее - глазами, впервые вышла за порог, она услышала, что идти в Минск ей уже не придется. Обратной дороги не было: фашистские войска вторглись в партизанский край.
Грозная опасность нависла над партизанами. Их бригады начали отступать на северо-восток, в район озера Палик. Вместе с партизанскими частями ушла из Бобров группа Андрея - он сам, Таня, Юркович и Добрагост.
Обосновались в лесу, поблизости от озера. Людей было много, продуктов недоставало. Начался голод. И изнурительная, без передышки, пальба. Днем фашисты обстреливали партизан с воздуха, ночью - из минометов.
Попытка прорвать блокаду большой партизанской колонной оказалась безуспешной.
Сведения о тех последних днях и минутах ложатся на бумагу отрывистыми телеграфными строчками.
Ночь на 15 июня. Штурмовая группа партизан готовится принять бой на опушке леса. Это северная часть села Маковья. Остальные бойцы, штабы с радистами расположились неподалеку. И где-то среди них - Таня. Это ее последние часы, последние минуты. Постараемся же восстановить последовательно событие за событием.
...Все понимали, что предстоит тяжелый бой, из которого лишь немногие выйдут живыми. Но страшнее смерти представлялся партизанам плен.
Таня пожала руку Андрею, проверила свой пистолет.
Фашисты открыли огонь. Взмыли в воздух и повисли в небе ракеты, осветив пространство между лесом и деревней. От деревни ползли на партизан черные фигурки фашистских солдат. По команде "вперед!" партизаны бросились навстречу.
В фантастичном зеленовато-голубом свете медленно таявших ракет отчетливо обозначались живые черные мишени: одна, другая, третья... Таня не разучилась метко стрелять, но это была ее последняя победа.
Силы партизан таяли. Когда враг пустил в ход шестиствольные минометы, в числе поднявшихся в атаку партизан Тани уже не было...
Погибла разведчица, почти два года проработавшая в тылу врага. Погибла за три недели до полного освобождения Белоруссии, через три месяца после того, как ей исполнилось двадцать лет...
В этом бою погиб и Андрей.
СЛЕДЫ ОСТАЮТСЯ
Третьего декабря 1942 года в один из почтовых ящиков Москвы неведомая рука опустила письмо - простой солдатский треугольник, без конверта и марки. Вскоре почтальон доставил его в один из московских переулков, который называется Выставочным.
На листке в клеточку, вырванном из ученической тетради, стояла дата: "17 августа 1942 г.". Затем слово "августа" зачеркнули, а сверху торопливым почерком вывели: "октября".