Дважды войти в одну реку
Шрифт:
На чердаке нашел несколько кусков 72-х процентного хозяйственного мыла. Там же обнаружил опасную бритву знаменитой когда-то фирмы "Золинген". До этого он никогда не брился таким жутким приспособлением и первое время страшно резался. Но постепенно приноровился и даже стал получать от бритья удовольствие.
Сначала Раф тосковал без спиртного, но и к этому быстро привык.
Одиночество на первых порах ему очень понравилось.
Изба оказалась
Вставал Раф поздно. Он смастерил себе из сухой листвы и травы довольно мягкую постель и нежился в ней чуть ли не до одиннадцати. Вставал, делал пробежку до ручья, который протекал в полукилометре от избы, окунался в холодную воду и бежал обратно. Плотно завтракал. И в маленькой светёлке садился за стол.
Воодушевившись, Раф написал пьесу и небольшую повесть. И всё это за пару недель. Перечитал. Понравилось. Лучше того, что им было написано ранее.
Переведя дух, он решил, что пора браться за создание тайного шедевра.
Раф решил написать историю своей жизни, зная, что написанного никто никогда не увидит. Не будет набрана и не будет напечатана самая искренняя книга на свете. Потому что это никому не интересно. Ни издателю, ни читающей публике.
Но писать он хотел не для этого. Он хотел выговориться. И хотел сделать это без прикрас. Только правда… Он хотел понравиться самому себе. Он стал бы единственным, самым придирчивым и самым объективным читателем своего честного труда.
Но… не получалось! Он водил пером по чистому листу бумаги, который мог стать или вершиной или беспомощной графоманией, и убеждался в том, что годы, отданные подлогу, обману, подлости, лавированию, лакировке, не прошли бесследно.
Он пытался вырваться на простор, чтобы там, в вольных интеллектуальных сферах, раскрыть свой мощный и оригинальный талант, но… повторяем, не получалось. Хоть тресни. Из-под пера выползали пакостные рожицы, непонятные геометрические фигуры, словом, всякая мерзость, но только не слова.
Раф знал, для того чтобы совершить прорыв, необходимо самому внутренне возвыситься, подняться до небывалых вершин. Он должен разбухнуть, как воздушный шар размером с шар земной, подняться в поднебесье, а потом с вселенских грохотом лопнуть, разорваться и оросить кровавым дождем людские души.
Бродский говорил, что ближе всех к великой цели подошел Солженицын, но и он застрял, увяз в шаге от нее, чего-то испугавшись или не поняв, перед чем стоял.
В одну из ночей Раф ценой чудовищных усилий заставил себя написать слово. Потом, с меньшим трудом, — второе. Почувствовал, что находится в одном единственном шаге от великой цели, но в этот момент что-то сорвалось у него в голове, и в недрах черепной коробки остался лишь глухой звук, напоминающий океанский прилив. Лишь звук, и ничего более.
Читатель
В одной из начальных глав автор, сославшись на Каббалу, высказал робкое сомнение в творческих способностях сил Зла. Правда, автор признавал, что Каббала может и ошибаться. Теперь со всей определенностью, мы можем сказать: да, конечно, Каббала ошибалась. В Каббале — искренняя, невольная ложь. Заметим, как и во всём, что написано человеком.
На самом деле, и об этом тоже автор вскользь упомянул, творческие возможности потусторонних сил безграничны.
И потом, силы Зла никогда не совершают ничего серьезного, не посоветовавшись с силами Добра. Эти две силы, вообще, чаще всего действуют сообща, разделив между собой некоторые сферы, вроде исторического предназначения человека, природы его пороков, достоинств, понятий о чести, благородстве, предательстве, страстях, а также способов познания мира.
Раф знал об этом не хуже авторов эпохи Возрождения.
Раф призывал на помощь Бога и Сатану, но проза не давалась.
Листок с двумя словами куда-то исчез, и сколько Раф ни искал его, он так и не нашелся.
И опять из-под пера Рафа полезли прямые и кривые линии, черточки, завитушки, в которых угадывались наглые рожицы и надгробные кресты.
Безвозвратно ушло даже то, что было у Рафа за пазухой прежде. Он был пуст, как старая корова, у которой пропало молоко.
"Легенда гласит, великий Кант всю жизнь отказывался от близости с женщиной. Сознательно лишая себя высшего из наслаждений.
Я себя — не лишал. И — даже более того…
Я прожил жизнь, которая была наполнена страстями, увлечениями, любовными страданиями и прочими интересными штучками.
А Кант? Вошел в историю как величайший гений.
Я же не рассчитал силы. Вдохновение, жизненная энергия, время — всё было отдано женщинам, похоти и праздной болтовне. Ничего не осталось. Да и было у меня всего этого, если быть честным до конца, изначально поменьше, чем у Канта…"
Есть в природе нечто, сильнее тебя со всеми твоими желаниями, страстями, сильнее воли, сильнее стремления преодолеть непреодолимое, сильнее твоей попытки сравняться с инфернальными силами в деле разрушения мироздания.
Некая непобедимая сила, синоним Неизбежности, Фатума, Рока, когда приходит ее время, разносит в клочья всё, что защищает тебя в течение короткого временного отрезка: от рождения до смерти.
И ты становишься беззащитным перед лицом неизбежного конца, с изумлением осознавая, что смертен. Смертен, как все, кто рожден до тебя и кто родится после.